Плутон меняет знак - Елена Козлова

– Алена, проходите, садитесь, где вам будет удобнее, – пригласила Стасик. – Давайте я вам немного расскажу о том, что такое семейная сессия и зачем она нужна в процессе реабилитации Андрея.

– Думаю, семейная сессия нам не нужна. Семьи у нас больше нет, Андрюш. Я приехала сказать, что подала на развод. Из твоей квартиры мы с Варей уехали. Твоя мама ее сдала, чтобы оплачивать реабилитацию, она стоит денег, как понимаешь. Вот, кстати, тебе надо подписать согласие на аренду. Как собственнику.

Алена вытащила из сумки документ и протянула Андрею. Он взял листок и углубился в буковки и цифры.

– Я что-то не понял, тут стоит срок – год.

– Ну да.

– Мне сказали, что я пробуду тут двадцать один день. Реабилитационная программа рассчитана на двадцать один день. Потому что любая привычка, а привычка быть трезвым – это тоже привычка, – формируется двадцать один день. Это американская миннесотская программа…

– Нет, Андрюш, ты здесь на год. Тебе что, об этом не сказали?

Она беспомощно посмотрела на Стасика. Та молчала.

– Твоя мама сказала, что с тех пор, как ты в нарколожке, она впервые в жизни за тебя спокойна. И ваши коллеги, – Алена снова посмотрела на Стасика, – утверждают, что в его случае двадцать один день ни о чем. Тебе, Андрей, нужна длительная реабилитация. Минимум год.

Андрей тоже бросил недоумевающий взгляд на Стасика. Стасик долго молчала и наконец произнесла:

– Андрей, как тебе такое слышать?

– Я в шоке. Мне кажется, этот пол уезжает у меня из-под ног.

– Что ты чувствуешь?

– Боль. Бессилие. Обиду. Ярость. Это предательство.

– Ты не ожидал такого поворота?

– Я думал, что меня поддержат. Что я сегодня увижу Варю. Или хотя бы услышу. Что скоро меня выпустят… Я не выдержу тут год. Да, я больной, придурок, биполярник хуев, наркоман и алкоголик, но… я такого не заслуживаю.

– Андрюш… – Алена достала из синей папки бумагу. – Тебе нужно это подписать. Согласие на сдачу нашей… твоей квартиры.

– А если я его не подпишу?

– Тогда не будет денег оплачивать твое лечение…

– Ну и хорошо, значит, меня отсюда выпрут.

– Ты хочешь вернуться домой?

– В пустую квартиру? Наверное, уже нет. Я там заторчу.

– Андрюш, это для твоего же блага. У нас, у тебя дочь.

– У Вари день рождения сегодня. Можно я ей позвоню? Поздравлю.

– Бумажку подпиши сначала.

Андрей подмахнул согласие, Алена набрала номер дочери и включила громкую связь. Стасик поднесла к ее телефону свой и включила диктофон. Долго никто не отвечал, наконец в аппарате послышался голос девушки.

– Да, мам.

– Варя, привет. Это не мама, это папа. – Андрей затравленно покосился на жену и психолога. – Варя, с днем рождения! Не знаю, что тебе пожелать… Наверное, знаешь, главное, не просри себя.

– Хорошо, пап.

– Я для тебя стихотворение сочинил. Короткое совсем. Хочешь послушать?

– Давай.

– Все завтра станет тленом. Исчезнет в ленте новостей.

– Это все?

– Все.

– Спасибо.

– В ленте новостей. Даже не так – в тленте новостей. Тлента новостей. Круто, да? Тлента новостей.

– Да, пап.

– Я люблю тебя.

– И я люблю тебя, пап.

– Ты знаешь, что я сейчас на реабилитации. Я выйду и постараюсь быть для тебя лучшим отцом.

– Ты и так хороший, правда.

– Хороший? Я тут понял, что даже не знаю, какие у тебя любимые цветы. Все про всех знаю, а про тебя нет.

– Может, потому что я слишком близко?

– Может. Про близких всегда знаешь меньше всего. – Андрей посмотрел на синюю папку, которую Алена аккуратно засовывала в сумку.

– Ну, пока, пап.

Андрей попрощался, отдал телефон Алене и приложил пальцы к покрасневшим глазам.

– Все завтра станет тленом, – сказал он дрогнувшим голосом.

– Дыши, просто дыши, – посоветовала Стасик.

Алена встала, взяла шубу, напоминающую трофей, тихо попрощалась и вышла. За окном стало смеркаться. Ноябрьские сумерки поглощали среднюю полосу России. Андрей видел всю страну в высоты орлиного полета. Леса, леса, город Москва оживляется огнями, машины образуют красные и желтые полосы и загогулины пробок. Достопримечательности подсвечивают голубоватым и рыжим. Колокольня Ивана Великого. Храм Христа Спасителя. Живописный мост. Зажигаются миллионы окон спальных районов. Строгино. Бутово. Алтуфьево. В мутном Замкадье в реабилитационном центре на диване сидит Андрей и смотрит в одну точку. Здесь и сейчас рухнула его жизнь. Опор больше нет. Да и были ли они… Надо дышать. Просто дышать. Просто жить это. Стасик щелкнула выключателем, предметы в комнате и сам Андрей, освещенные ледяным и звонким электрическим светом, обрели очертания.

– Хочу вмазаться, – сказал Андрей Стасику.

– Понимаю. Как ты думаешь, что ты можешь сейчас для себя сделать, чтобы тебе стало лучше? Кроме как вмазаться.

– Не знаю.

– Что ты чувствуешь?

– Мне жалко себя. Очень жалко. Я знаю, это саможалость. Жалеть себя нельзя. Это индульгенция, дающая добро на употребление. Сама на лекции говорила.

– Еще есть самосострадание. Это чувство более конструктивное. Себе можно сострадать, давать поддержку.

– Как?

– Ну, у тебя есть человек, от которого ты получал поддержку?

– Не знаю.

– Что тебе говорила мама, когда ты разбивал в детстве коленку?

– «Под ноги надо смотреть, дебила кусок».

– А что бы ты хотел услышать?

– Не знаю. Даже не представляю. Наверное, «Мой хороший, иди, я тебя обниму».

– Ты можешь сказать это себе сейчас?

– Мой хороший, иди, я тебя обниму… Мой хороший. Хороший.

По щекам Андрея потекли слезы. Он обхватил себя руками и стал слегка раскачиваться. Вперед-назад. Вперед-назад.

– Я не выдержу тут год. Я сдохну. Что мне делать?

– Я не могу давать тебе советы. Все уже есть в тебе, понимаешь. Ты сам лучше всех знаешь, что тебе делать.

– Нет, просто скажи, что мне тут делать год.

Стасик задумалась.

– Андрей, ты знаешь про Виктора Франкла?

– Сейчас узнаю.

Андрей смахнул слезы кулаками и приложил пальцы к глазам.

Виктор Франкл родился в Вене 26 марта 1905 года. Австрийский психиатр, психолог, философ. Бывший узник нацистского концлагеря. Известен как создатель логотерапии, то есть «исцеления смыслом»…

– Да, все верно, – кивнула Стасик. – Знаешь, как Франкл выжил в концлагере? Он нашел себе цель. В какой-то момент его положение показалось Франклу настолько безнадежным, что он не хотел жить. Но вдруг представил себя стоящим за кафедрой перед огромной аудиторией. Как он стоит и читает лекцию о том, как выжить в концлагере. Рассказывает обо всем, через что прошел. О том, что, если знаешь зачем, вынесешь любое как.

– Ты хочешь сказать, что мне нужно понять, зачем мне жить, чтобы как-то вынести год в этом пиздеце?

– Я просто рассказала историю Франкла. Возможно, ты найдешь в ней что-то поддерживающее для себя.

– Ты эту фигню всем впариваешь?

– Нет. В основном себе.

– Хорошо. Я понял. Мне нужна цель. Глобальная цель. С этого момента я буду думать, что это может быть за цель.

Черная точка в правом глазу Андрея стала увеличиваться в размерах и трепетать, но, возможно, Стасику, утомленной рабочим днем и сложной семейной сессией, которая прошла совсем не по плану, это просто показалось.

Глава 5

Ящеров

– Ну что, как там психи твои? – спросил бывший муж за завтраком.

– Они не психи, – ответила я.

– Ну ладно, не психи. Алкаши и наркоманы.

– Зависимые.

– Хорошо, зависимые, – согласился Родион.

– Нормально. Динамики особой нет… Работать с зависимыми – это не книжки издавать.

– Ясное дело, – усмехнулся бывший муж.

– Когда издаешь книги, ты контролируешь процесс и видишь результат. Вот рукопись отредактировали, вот ее сверстали, вот обложку сделали, в типографию отправили. И ты держишь в руках книжку. Материальный продукт. Результат. А тут…

– Нет результата?

– Непонятно. Ну, ремиссии у зависимых еще можно добиться. Но это тоже долгий путь. А вот психические… Наверное, сумасшествие – это самое страшное, что может случиться с человеком.

– Зачем тогда тебе это надо?

– Интересно. Люблю странных людей. И вообще все странное.

– Я не странный?

– Нет, ты нормальный, – успокоила я Родиона.

– Поэтому ты меня не любишь?

Я кисло улыбнулась и отвернулась к окну. Когда я не могу подобрать