Плутон меняет знак - Елена Козлова

– Боже, дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить…

⁂

Дни в рехабе почти сразу превратились для Андрея в поток ватной рутины. Подъем в семь, проспал – бери «ответственность». Зарядка в холле, руки вверх, руки вниз. А в тренажерку можно? Нет, там ни один тренажер не работает. Хочешь – можешь бегать по залу, правда, он маленький, но ничего, у нас так дед один бегал. Расторможенный был, на месте сидеть не мог. У деда того еще печень от цирроза вывалилась, а он ничего, подвяжет ее рукавами рубашки и бежит. На завтрак чай и бутерброд с сыром, вообще сыр с чаем – вкусно же, только хлеба много есть нельзя – пухнуть станешь, многие на тяге этот хлеб жрать начинают батонами, поэтому на сдобу ограничения. Боже, дай нам разум и душевный покой. Кому надо – идут к медсестре за таблетками, Андрей, вот тебе письменное задание – десять плюсов и минусов употребления. Не знаешь, что писать, попроси впередиидущих тебе помочь. Нет, лежать в комнате просто так нельзя – получишь гербы, одному быть нельзя – в коллектив, в коллектив. Лежать и думать? О чем тебе думать – как ширялся двадцать лет? Сладкого хочешь? Это тяга у тебя, иди душ прими контрастный. Воды нет? Не придумывай, ты просто делать ничего не хочешь, а выздоровление – это действия. Давай, возвращайся в «здесь и сейчас». Что значит не можешь? Назови пять предметов красного цвета, которые видишь вокруг себя. Мало красного? Ну, серого. Обед сегодня хороший, курица с рисом и компот из кураги. Ты с Владом общаешься? Говорят, он ухо свое отключает. Не дело это, своеволие. Если заметишь, что отключил, сообщай психологу или консультантам. Чего грустный сидишь? Тягу гоняешь? Жалеешь себя? Это саможалость, бич наркоманов, сегодня как раз лекция об этом будет. Настя прочитает. Что, понравилась? Смотри не влюбись, это перенос, иначе границы вам поставим. Что такое перенос? Ты же все знаешь, а спрашиваешь. Это когда чувства к бабе своей на психолога переносишь. Или к маме. А пока пиши давай что-нибудь. События дня пропиши. Какие? Эмоционально значимые. Что значит нет таких? Какой день сурка? Это в тебе, Андрей, твоя болезнь говорит. Не отпускает тебя, Андрей. К оленю ходил? Вот об этом и напиши. Смотри, вот схема специальная есть. «Событие: ходил к оленю». Дальше – «Мои мысли». О чем ты думал? Окей, красивый какой олень, благородный, жалко, что он в тесном вольере сидит. Это ты про него думал или про себя? Ладно, так и напиши. Следующий пункт «Мои чувства». Что чувствовал у оленя? Жалость, грусть, нежность. Хорошо. Теперь графа «Коррекция». Какая бы мысль об олене была бы конструктивной? Не знаешь? Ну, ты мог бы подумать: красивый олень, живет тут на всем готовом, горя не знает, другие сейчас по лесам да по болотам шарахаются, березу обгладывают, а этому как хорошо – в тепле, в заботе… Написал? И что ты теперь чувствуешь, когда думаешь об олене? Спокойствие, так, еще что? Умиротворение, да. Благодарность. Бла-го-дар-ность.

– Зачем нужна эта херня? Мысли, чувства… – спрашивал он у Вовы.

– Меняешь мысли – меняешь чувства. А меняешь чувства – меняешь поведение. Когнитивно-поведенческая терапия. Но это тебе психологи лучше объяснят.

Однако у психологов Андрея так разматывало по собственной биографии и грандиозным планам на будущее: он то секретную книгу о своей жизни собирался писать, то собственный, гуманный рехаб открыть в Израиле, а лучше в Англии, там аддикции другими средствами лечат, не то что у нас, главное, разрешение получить, но это не проблема, у него связи, – что общение сводилось исключительно к сматыванию его в реальность. Для начала. А потом посмотрим по состоянию. С учетом психиатрических диагнозов.

Из пациентов Андрей подружился только с глухим хитрецом Владом П. и мрачным художником Сергеем Ш., который лечился в центре от танатозависимости. Хорошая компашка. «В моем стиле», – отмечал про себя Андрей. Остальные пленники, после того как он получил почетное звание попечителя оленя, относились к нему с неприязнью, подозревая, что раз он блатной и его не трогает даже зверюга Дима, то вполне может оказаться и стукачом. Между собой они называли его «биполярник хуев». Андрей об этом знал и посмеивался в бороду, которая отросла еще в психушке. Откровенно говоря, он и сам себя так называл. В Сергее он чувствовал нечто близкое – художника тоже сторонились. Особенно одна девушка, Вера Б. Как увидит, так шарахается, как от ковидного. Ни разу с ним даже не заговорила. Странная. Сначала домой просилась, а теперь нет… Еще прикольный чувак – этот, как его, с подселенцем который. Андрей подселенца тоже видел. Надо будет их всех на вискарик потом пригласить. Никаких наркотиков, только алкоголь. Алкашка – это же ерунда.

– Ну конечно, ерунда, – голосом продавца из советского магазина отвечала ему толстая психолог Людмила. – Это болезнь в тебе говорит. Коварная штука, Андрей.

– Что ж мне теперь и вискарь нельзя?

– Почему нельзя? Можно – магазин за углом. Это твой выбор, Андрей. Только имей в виду, что алкоголь спровоцирует употребление психоактивных веществ. И ты снова загремишь сюда.

– Откуда вы знаете?

– Я пятнадцать лет в рехабах работаю.

– У меня все будет по-другому.

– Андрей. Если у тебя все будет по-другому, я возьму тебя в качестве живого примера в мою научную работу.

– То есть вы хотите сказать, что я никогда теперь не смогу пить?

– Не думай про «никогда». Это сложно для психики. Думай про один день. Только сегодня.

Только сегодня. В череде одинаковых, прибитых фармой ноябрьских дней любой мог бы заскучать, но только не униполярник Андрей. Даже под таблетками его расшатывала любая ерунда. Особенное удовольствие доставляли две вещи. Смешная психолог Стасик с вечно приподнятыми бровями, которая говорила будто не ртом, а руками – они постоянно находились в движении, и благородный олень Достоевский. Андрей приносил ему сено, которое тот разбрасывал носом по вольеру и немного ел. Андрей гладил животное между агатовыми глазами, отчего олень их закрывал. Он любил трогать его за рога – на ощупь рога были теплые и пушистые, как персики.

– Я матери, маме в смысле, на созвоне скажу, чтобы она яблок тебе привезла, – пообещал Андрей. – Правда, в прошлый раз я пастилу просил. А она не положила. Забыла, наверное.

Достоевский смотрел на него своими томными глазищами, окаймленными густыми ресницами.

– А почему тебя Достоевский зовут? Типа, он тоже сидел? И ты сидишь? Я в Грузии как-то был. По работе. Ты был в Грузии?

Питомец посмотрел на своего попечителя с подозрением.

– Там оленей много. И почему-то почти всех Георгиями зовут. А тебя Достоевский…

Олень мотнул головой, давая понять, что как назвали, так назвали, и нечего тут приставать.

– Ну, пошел я. – Андрей похлопал его по упругой рыжей шее.

Достоевский выпустил в холодный воздух сгусток пара и уткнулся рогами в металлическую сетку вольера.

⁂

Тринадцатого ноября дочери Андрея Варваре должно было исполниться шестнадцать лет, о чем он торжественно сообщил психологу Стасику на очередной сессии.

– Я хотел бы ее поздравить. И увидеть, если разрешат.

Дальше Андрей пустился в самоуничижительные рассказы о том, какой он отвратительный отец. Отец, который ни одного дня рождения дочери не встретил в трезвом состоянии.

– Ну вот, наконец у тебя появилась возможность провести его в здравом уме и твердой памяти, – ответила Стасик, с которой они успели перейти на «ты».

– Она может ко мне приехать?

– Сюда я бы не рекомендовала… Я поговорю с Алексеем, может быть, вы сможете встретиться в кафе, пациентов иногда выпускают. Но под конвоем. То есть он поедет с тобой.

– Я даже не могу купить ей подарок, – расстроился Андрей.

– А если попросить жену купить от тебя?

– Она со мной не разговаривает.

– Тогда маму, – не сдавалась Стасик.

– Мама начнет говорить, какой я ужасный отец. И что мой отец таким не был. Он был для всех примером, не то что я.

– Гм… Тогда сам подумай, что можно сделать в этой ситуации.

– Может быть, нарисовать открытку?

– Вариант.

– Точно. И стихотворение. Я