Фуэте для полковника - Татьяна Васильевна Бронзова

лестнице. Её номер находился на втором этаже, а потому лифтом в отеле она никогда не пользовалась.

Дмитрий смотрел ей вслед с чувством абсолютной беспомощности. Он ничего не мог изменить, хотя страстно желал этого. Между ним и девушкой встала советская государственная машина. Если Елена Савельева сделает к нему шаг, то неизбежно попадёт под её колеса. Неужели нет никакого выхода?

* * *

Девчонки пили чай с леденцами, когда Леночка вошла в комнату.

– Ну? Как? – сразу спросила Тина. – Всё нормально?

– Нормально, – ответила девушка и вдруг, громко рыдая, упала на кровать. – Господи! – истошно закричала она. – Не хочу! Не хочу так больше жить! Ничего не хочу! – избивала она свою ни в чём не повинную подушку.

– Попей чаю, успокойся, – бросилась к ней со своим стаканом Катя.

– Не трогай её, – остановила её Тина. – Пусть выкричится.

– Не надо ей кричать, – испугалась Вика Шиманова и, подскочив к Лене, уткнула её голову к себе в живот, зажав рот ладонью. – Не кричи! Ты чего? А если кто услышит? Хочешь плакать, плачь! Только тихо! Поняла? – говорила она, сама перейдя на шепот.

Девушки сразу поняли её намеки и, усадив тихо стонущую Елену, стали поить её теплым чаем. Постепенно Леночка успокоилась и только иногда шумно вздыхала, сдерживая рыдания. Наконец удалось её переодеть в ночную сорочку и уложить в кровать.

– Ты больше не плачь, а то утром будешь без глаз. Это вызовет подозрения, ты сама понимаешь у кого, – сказала Вика, намочив холодной водой полотенце и приложив его к лицу Елены. – Надо, чтобы завтра ты была внешне спокойна и весела. Как будто тебе всё безразлично. Поняла?

– Поняла, – простонала сквозь мокрое полотенце девушка.

– Ладно, мы с Катей пошли к себе, – направилась к дверям Шиманова. – А ты, – обратилась она к Тине, – пригляди за ней.

– Хорошо, – послушно отозвалась та, хотя до этого на правах старшей всегда командовала девушками сама.

Тина Волкова заперла дверь и присела на кровать рядом с Леной.

– Я думаю, тебе надо выговориться. У меня так бывает, а как выговорюсь, так вроде и легче становится. Нельзя всё в себе держать.

– Что уж тут держать, – села на кровати Леночка, придерживая мокрое полотенце на глазах. – Ты знаешь, я вдруг так ясно поняла, что всё это ненормально. Понимаешь? Почему я не могу с ним встречаться? Почему мы не имеем права одни ходить по городу? Почему мы какие-то затравленные? Почему мы обязаны постоянно перед кем-то отчитываться?! У меня такое ощущение, будто я под арестом и не могу шагнуть без приказа ни вправо, ни влево.

– Тихо, – испугалась Тина. – Что ты такое говоришь?

– Я уверена, что говорю сейчас вслух то, о чём ты сама думала. Да и говорю-то это не вслух, а полушёпотом, потому что мы всего боимся. Дмитрий прав! Мы всего боимся! – Леночка сняла с глаз полотенце и повесила его на спинку кровати. – Вот даже глаза мои должны быть не опухшими от слез не потому, что это плохо для моего здоровья, а потому, что это может не понравиться тому дядьке из КГБ. Знаешь, Тина, мне даже страшно становится от того, что я начинаю понимать что-то такое о нашей жизни, о чём раньше никогда и не задумывалась.

– Лучше и не задумывайся, – прошептала Тина.

– Уже не могу, – покачала головой Лена. – Ну, действительно, почему нам нельзя общаться с французами? Почему мы во всех эмигрантах должны видеть врагов? Дмитрий сказал, что гордится своей фамилией. Его предки были героями, а вот я своих даже не знаю. Ничего не знаю.

– А я знаю, – вдруг сказала Тина.

– И про прадедушку? – удивилась Елена.

– Ну да! Это по мужу я стала Волковой, – начала Тина, довольная тем, что может отвлечь мысли Елены от Дмитрия. – А по отцу моя фамилия Рыжова. Особо интересного в этом роду ничего не было. Из поколения в поколение они занимались кожевенным производством. И до революции, и после. Жили не богато, но в достатке. А отец мой очень успешно учился в гимназии, и в семье было решено, что он, в отличие от своих старших братьев, получит высшее образование.

– И кем стал твой отец?

– Инженером по строительству. Во время учёбы в институте он с мамой познакомился, – продолжала Тина.

– Значит, у тебя никто в роду не был связан с театром? – удивилась Лена.

– Нет.

– А как же ты попала в балет?

– Случайно. Наша соседка по квартире, бывшая солистка Большого театра, преподавала в балетном училище, а во время войны, как и мы, из Москвы не уехала, – продолжала Тина отвлекать Елену. – Я ей очень благодарна за всё. Собственно, она и сделала из меня танцовщицу. Начала заниматься со мной с сорок второго года прямо дома, вплоть до возвращения училища из эвакуации, а потом привела на экзамены, и, представляешь, меня приняли! Да сразу во второй класс.

– А отец воевал?

– Конечно. Он в строительных войсках был. Переправы для наших войск строил, мосты восстанавливал.

– Вернулся?

– Вернулся.

Тина забралась с ногами на кровать к Лене и, удобно устроившись напротив подруги, загадочно произнесла:

– А вот у моего мужа более интересная родословная. Только это уже строго между нами. Я тебе сейчас доверяю самую большую семейную тайну. Поклянись, что ты никому её не расскажешь?

– Честное комсомольское! – поклялась Леночка. Глаза её сразу высохли от слёз. С большим интересом она смотрела на Волкову, ожидая чего-то совсем необыкновенного.

– Я тебе верю, – тихо сказала Тина, затем собралась с духом и произнесла: – Дедушка Сергея был родом из древнего дворянского рода Волковых, и в молодости служил в гусарском Преображенском полку адъютантом самого наследника императора! – доверительно сообщила она.

– Это Николая Второго? – удивлённо прошептала в ответ Леночка.

– Ну да. Представляешь? Евгений Львович был при самом Николае! Он много интересного рассказывал про то время.

– А он ещё жив?

– Нет, к сожалению. Но прожил долго. Интересно, что, когда он узнал, что внук собрался жениться на танцовщице, обрадовался и сожалел, что уже слишком стар и болен, чтобы пойти в театр на меня посмотреть. «Да я в кордебалете танцую, – говорила я ему. – Вы меня на сцене и не разглядите». – «Обязательно разгляжу», – смеялся он. А потом поведал, что во время своей службы в гусарском полку был влюблён в одну танцовщицу. Она тоже в кордебалете танцевала. Звали её Таня. Работала в петербургском Императорском театре и дружила, между прочим, с Кшесинской. Теперь представляешь, как мне было жаль, что я на этом банкете Матильду Феликсовну не увидела! Ведь она хорошо знала дедушку моего Сергея.

– Ну надо же! –