Потерянная эпопея - Алис Зенитер

Она открывает класс слишком размашисто, дверь бьется о стену с громким стуком. Ученики рассаживаются, тихонько болтая, еще немного сонные. Они бормочут «Здравствуйте» с надеждой, что в ближайший час их больше не заставят ничего говорить. Когда все уже сидят на двухцветных стульях, Тасс замечает, что Пенелопы и Селестена нет.

– Кто-нибудь знает, где они? – спрашивает она, надеясь, что голос звучит нейтрально.

Одна девочка буркает что-то о трауре в семье. Тасс снова чешет горло, усиливая зуд, который уже распространился на спину, на верх бедра, в ухо.

Она дает урок на автопилоте, весь час мучаясь вопросом, удобно ли задержать девочку на выходе, чтобы узнать побольше. Беда в том, что она из тех нескольких учеников, чьи имена Тасс никак не может запомнить. Такие всегда есть в каждом классе. Она уверена, что знает имя, до тех пор пока не надо его назвать, и тут лицо ученика как будто идеально подстраивается под два или три имени, витающих вокруг. Эта девочка, например, кажется, ее зовут Мелани? Или Милена? Или Лана?

Когда звенит звонок, Тасс еще надеется справиться, не называя ее по имени. Она незаметно машет девочке рукой в сумятице складывающихся портфелей, падающих ручек, гула голосов. Это может прокатить, вот сейчас прокатит, девочка замедляет шаг. Но тут в коридоре начинается драка, и весь класс бежит посмотреть, что происходит. Меланилену-Лану уносит поток. В приоткрытую дверь Тасс не смогла разглядеть первые секунды стычки, а когда она вышла, там уже осиное гнездо. Так ее ученики называют драчки, внезапные и болезненные, как если бы вы невольно разворошили гнездо желтых ос и они всей тучей налетели на вас. Они даже сделали из этого глагол, и он часто звучит на выходе из класса, осиногнездить тебя буду. Сейчас пять мальчиков и девочек осиногнездят тщедушного пацана, который защищается как может, хотя он уже на полу. Тасс кричит, требуя прекратить, никто ее не слушает. И уберите эти телефоны, орет она в ярости двум своим ученицам, которые снимают сцену. Уильям, учитель математики, выходит из своего класса, тоже кричит и, недолго думая, не надеясь, что его команды возымеют хоть малейший эффект, подходит к группе и грубо растаскивает дерущихся. Когда удары прекращаются, мальчик на полу съеживается еще сильней. Можно подумать, что он еще корчится от боли, но по тому, как он уткнулся в пол, Тасс догадывается: он прячет лицо. Кто-то идет за медсестрой, громогласно объявив об этом – его момент, его участие в драме. Потом он сможет сказать, что был здесь, что это-он-пошел-за-медсестрой. Остальные ученики быстро расходятся, усиленно пряча свой интерес и свои телефоны. Тасс помогает Уильяму препроводить драчунов к месье Эмманюэлю. Ни три мальчика, ни две девочки не могут объяснить, что произошло: они бормочут что-то невнятное о провокации, несдержанном слове, подложенной свинье, о том, что так не делают и, наоборот, обязательно надо делать в наказание, потому што ето вот.

– Разве можно впятером на одного? – спрашивает Тасс.

– Да,– говорит один из мальчиков, как будто удивившись ее вопросу.

Остальные кивают, тоже убежденные, что туманные соображения чести неотвратимо толкали их к осиному гнезду. Одна из девочек спрашивает, можно ли не сообщать родителям. Уильям и Тасс устало переглядываются. Конечно, нет, нельзя.

Близнецы совершенно вылетели у нее из головы. Лицо избитого мальчика, наоборот, запечатлелось в памяти в кричащих красках. Она вновь видит его несколько часов спустя на фейсбуке[18], где появляются и с пугающей быстротой распространяются видеоролики этой сцены. Удалите, пожалуйста, пишет она несколько раз. Эти ученики несовершеннолетние. Удалите, пожалуйста. Но видео исчезает здесь, чтобы появиться там, как кроты в аркадной игре, иногда в сопровождении комментариев, кто-то возмущен, ах как это ужасно, лучше не смотреть, а другие люди делятся, утверждая, что делиться не надо, я, кстати, вообще не мог смотреть, но лицо маленького Джесса, а его зовут Джессом, лицо, которое он пытался спрятать, снова и снова появляется на экране, и все теперь знают, что его осиногнездили, что его очки разбились, что он плевался кровью и просил пощады. Сколько же надо мужества, чтобы пройти через отрочество, думает Тасс. Она почти уверена, что сейчас уже не смогла бы заново пережить свое.

Свет меркнет в гостиной, в этот час ящерки-агамы выходят из-за большого круглого зеркала. Их розовые прозрачные тельца прогуливаются по стенам и потолкам, отдавая предпочтение углам. Они издают что-то среднее между щелканьем и кваканьем, не заботясь о том, что звуки могут привлечь внимание. Такие шумные, как будто им нечего бояться. А ведь Тасс видела, как играет с ними Жирный, когда ему случается поймать одну. Он калечит ее ударами лап с терпеливой и сосредоточенной жестокостью, свойственной его породе. Ей хочется плакать, когда он мучает малыша. Она знает, что следующим вечером взрослые вылезут из своего укрытия, и ей будет больно за них, она задумается, кто из них родители. Пусть кот будет котом и делает кошачьи штуки, иногда гордо бахвалясь злобной радостью охотника, о существовании которой его мурлыканье, как правило, заставляет забыть. Но ей бы хотелось, чтобы Жирный не убивал с таким упорством то, что она любит, и не бежал от того, чего она сама боится. Огромной саранчи с кокосовых пальм, например. Когда одной из них случается залететь на балкон и оттуда мощным прыжком в квартиру, Жирный куда-нибудь прячется, забыв о своем атлетическом сложении и изогнутых когтях. То же и с тараканами, за которыми кот никогда не гоняется, нарочито делая вид, будто вообще их не видит.

Тасс ненавидит тараканов, она знает, что это безобидные насекомые, но брат сказал ей однажды, что они, когда слишком размножатся, начинают кормиться с людей, особенно с детей, объедая ссадины на коленях, корочки в уголках глаз, а ночами, осмелев, заползают в уши и в ноздри, чтобы полакомиться серой и слизью. Под раковиной Тасс держит баллончики с инсектицидом, продажа которых недавно была запрещена. Она покупает их на австралийских сайтах. Лучше вдыхать яд, чем рисковать, что однажды ночью когорта тараканов заползет ей в уши. Или в уши Жирного, украшенные на концах красивыми рыжими кисточками.

Тасс включает телевизор и прокручивает доступные передачи на «Нетфликсе». Вот что ей хотелось объяснить Лори в прошлый раз: дома, вечерами, ей одиноко. Едва начинает смеркаться, как она боится времени, когда пора будет ложиться,