Живое свидетельство - Алан Ислер

Медовый месяц мы отложили: моя жена решила, что время неподходящее. Появилась вакансия в команде «Обзора недели», престижной передачи, которую вел Пьер Литвак, «интеллектуальный» журналист, тогдашний любимчик левых. Евреев в ту пору еще считали несправедливо пострадавшими, поэтому на Би-би-си к ним относились терпимо. Главной соперницей Лиззи была Венди Мартин, крепкая профессионалка, которая писала сценарии к детской передаче «Кутерьма». Моя молодая жена выступила в своем духе. Она попросила знаменитую виолончелистку Салли Сешнс дать ей интервью. К слову, Салли была женой Литвака, но это само собой. Салли на интервью согласилась, Лиззи написала статью и уговорила Джереми Титмарша опубликовать ее в «Индепендент-уикенд». Статья получилась — она была содержательная, глубокая, человечная, да и написана отлично. Лиззи получила место и вдобавок стала близкой подругой Салли Сешнс. Круг нашего общения ширился. А медовый месяц все больше представлялся бессмысленным предприятием.

Лиззи любила все держать под контролем. Она хотела заранее знать, в какой день, что и когда она будет делать, более того, хотела знать, что готовит будущее и как она может его изменить. Поскольку я был ее мужем, ей нужно было знать, что я собираюсь делать в течение дня, час за часом, и что собираюсь делать в будущем. Кроме того, ей нужно было соотносить наши расписания, а это обычно означало, что мое расписание подстраивается под ее, и переход в нужном ей направлении осуществлялся весьма плавно — как в наших занятиях сексом.

Многое из этого было для меня невыносимо. Я не то чтобы разгильдяй, но я терпеть не могу регламентирования. Я изыскивал способы нарушить планы Лиззи. Я пропускал встречи с издателем, во время очередного из ее ужинов я должен был быть где-то еще, в заранее намеченное время не садился за письменный стол. Я бросал роман за романом. И этим сводил бедняжку Лиззи с ума.

Постепенно, думаю, она поняла, что вышла замуж не за того писателя, который строчит книгу за книгой. Полагаю, она меня любила и поэтому прощала. Но я тормозил полет ее честолюбия. Начались скандалы, в основном на пустом месте. Почему я такой непредприимчивый? Я что, не хочу получить «Букер»? Или «Уитбред»? Она же поднималась по карьерной лестнице все выше и выше. Салли Сешнс свела ее с редактором «Нашей Англии», и тот предложил ей ежемесячную колонку о «текущей обстановке», что бы это ни значило; Мэтью Стэмп, редактор «Биографии», прочитал ее статью о Салли Сешнс и тоже захотел, чтобы она вела колонку, «Люди Лиззи». Лиззи взмыла как комета.

Что было нам делать, Лиззи и мне? Решение пришло ex machina[71]: Лиззи позвонили из Эдинбурга, из одного почтенного журнала, и предложили пост главного редактора. Разве могла она отказаться?

— Ты поедешь со мной в Шотландию?

— Нет.

— Робин, может, мне отказаться?

— Конечно, нет.

— И что же делать?

— Лиззи, давай покончим с этим. Было замечательно, но мы не стали великой парой возлюбленных. Предлагаю мирно расстаться.

— Я люблю тебя, Робин.

— И я тебя люблю, Лиззи.

— Без обид?

— Без обид. Давай устроим прощальный ужин в «Клюве попугая».

— Давай.

Пожалуй, пора заканчивать эту полную рефлексий интерлюдию. Думаю, вы поняли, в чем штука. Я превращаю себя в персонажа собственного произведения. В качестве коды к моему рассказу о визите в Дибблетуайт на Рождество 1975 года должен отметить, что к следующему лету Фрэнни хотела лишь одного — знаменитого флейтиста Ицхака Гольдхагена, или, как наверняка говорила Фрэнни, «величайшего английского флейтиста двадцатого века», с которым она сбежала в Тоскану, в Четону, оставив Энтуисла — кто бы мог подумать — безутешным.

3

Боюсь, я был не вполне искренен в некоторых вопросах, например, так вы вполне могли предположить, что я никак не был причастен к тому, что Энтуисл выбрал своим «официальным» биографом Стэна. На самом деле Стэна предложил я. Да-да! Собственно говоря, сначала Энтуисл попросил меня написать его биографию. Меня! В голове не укладывается.

— Чтобы все в семье осталось, — сказал он. — Сыновье уважение и все такое. Я всегда считал тебя сыном, которого у меня не было. Я ведь не молодею, сынок. Ну, как тебе такая идея?

Это было года два назад или чуть меньше. Он тогда приехал в Лондон к зубному, который сообщил ему печальную новость. Все оставшиеся верхние зубы надо вырывать, и как можно скорее. Они гниют, что отравляет весь организм. Кость недостаточно крепкая, так что импланты ставить нельзя, придется ему носить вставную челюсть.

— Чтоб никому ни слова, ни полслова, Робин.

Дело было в моей квартире в Болтон-Гарденз, где он собирался переночевать, чтобы утром ехать в Дибблетуайт.

Полагаю, что «доктор Малколм-сука-Макайвер, гнида», как неизменно называл его Энтуисл, комкая «Малколм», с шотландским акцентом пропевая «Макайвер» и с особой нежностью упирая на «гниду», грубо напомнил ему о том, что он смертен, что не будет ему больше ни хлеба с поджаристой коркой, ни ирисок, ни стейка с кровью. Он сидел у камина, так и не сняв пальто на шерстяной подкладке и кепки, грел над огнем руки. Он был такой слабый, такой старый! Да, действительно, старый — уже за восемьдесят.

— Биографиями я не занимаюсь, — сказал я. — Для этого особый талант нужен.

— Да ты ж писатель, нет, что ли? Это такой пустяк. К тому же я здесь — во всяком случае, пока что — и могу рассказать все, что тебе нужно знать. Робин, не будь болваном. — Он покосился на шкафчик, где я хранил выпивку. — Бренди был бы очень кстати.

За четверть века я продвинулся от придурка до болвана, но разница была невелика. Я налил щедрую порцию бренди и подал ему стакан.

— Сам посуди, Сирил, — сказал я. — Ты художник первой величины, занимаешь в истории английского искусства столь же важное место, как Хогарт или Тернер. Не можешь же ты поручить свою биографию абы кому. Давай я подумаю. Ты еще полон жизни. Торопиться ни к чему.

Энтуисл шевелил мозгами — это было почти что видно. Похоже, мои доводы подействовали. И впрямь слишком уж он важная фигура, негоже доверять его биографию какому-то беллетристу. Семейные ценности — это, конечно, прекрасно, но я же, строго говоря, не член семьи.

В дверь позвонили. Я заказал во французском гриль-баре неподалеку от Олд-Бромптон-роуд курицу нам на ужин, и ее доставил мотоциклист в шлеме, с