Людоед - Александр Юрьевич Сегень

class="p1">— Фильм Эйзенштейна «Броненосец “Потемкин”» был признан самым лучшим фильмом всех времен и народов. Но в Советской России очень быстро сошел с экранов, а самого великого режиссера стали травить, доказывая, что все его авангардное направление в искусстве есть дурь и блажь, сумбур вместо образов, оглупление зрительских масс. Эйзенштейна не арестовали и не расстреляли в тридцатые годы, когда людей уничтожали, смахивая в небытие, как пыль. Но он постоянно то оставался на плаву и даже что-то там возглавлял, то оказывался на краю пропасти, когда его фильмы запрещали и даже смывали с пленки. Да, да, такова была сталинская цензурная практика. Эйзенштейн несколько раз пережил инфаркт, покуда, загнанный в угол, не умер от очередного сердечного приступа. И таких жертв сталинской политики в области кино было так много, что мы решили собрать их на одном общем кладбище. Кинокладбище имени Сталина.

— Отлично, Наз, супер! — хвалила Регина, будто не он, а она выступала в качестве режиссера их общего документально-художественного сериала.

— Лиха беда начало, Рыжая! — спокойно отвечал Белецкий, уверенный в своей неподражаемости.

Далее разные актеры должны были рассказывать от лица персонажей сериала о своей жизни и о том, как их гнобил Сталин, а между ними Белецкий тоже рассказывал бы о том, как их гнобил Сталин, но в соответствии с триггером его повествования Шагалова переписала, сделав от лица самого Кобы.

Неожиданно их вызвал к себе Сапегин:

— Знаю, дети мои, что вы уже начали снимать, но есть один срочный параллельный заказ. Сделать получасовой фильмешник о Зеленском.

Вовика они давно знали, даже, было дело, выпивали с ним. Забавный малый, хотя и малость надоедливый. В мае случилось небывалое: клоун стал президентом. В истории случалось, что президентами становились артисты, самый яркий пример — Рейган. Украина шагнула еще дальше, выбрав главой своего государства шута, или, как говорится по-украински, блазня.

— Деньги дают огромнейшие, — сказал Сапегин. — Я, конечно, от выбора украинского народа не в восторге, скоморох лубочный. Но, как говорится, новое знамя демократии. Повторяю, гонорар огромный, сможете себе дом купить. Хоть на Голопожопских островах. Что молчите?

Назар и Регина размышляли. Белецкий решил ответить первым:

— Илья Кириллович, мы только вошли в нашу сталинскую тему, давайте не отвлекаться!

— Сталинка не горит, можете к ней вернуться через месячишко, — разочарованно покусал верхнюю губу Сапегин.

— Мы и про Зелень можем снять через месячишко, — сказала Регина.

— Вам что, лишние деньги не нужны? — хмыкнул Сапегин.

— Нужны, — отозвалась Регина. — Дом на Голопожопских островах это клёво. Но мы только-только нащупали нерв нашего «Кинокладбища». Только началось что-то получаться так, как вам хочется. С триггером. И вдруг резко перепрыгивать. Может так получиться, что и там, и тут запорем.

— К тому же Сталин — величина, а кто такой Зеленский? — добавил Назар и скривился, будто откусил от зеленого лимона.

— Но не отдавайте пока тему другим, — сказала Регина. — Дайте нам подумать. Ладно?

Следующий эпизод снимали в Риге, куда их поначалу не хотели пускать, но, узнав, что делается фильм против Сталина, латыши мигом включили приветливость. Под всем известный вид на высокие шпили столицы Латвии со стороны Рижского залива высветилось название первой серии творения Шагаловой и Белецкого: «Броненосец Эйзенштейн».

В Риге тридцатилетний актер Стеколкин, маленький, пузатенький и большелобый, очень похожий на Эйзенштейна, рассказывал от лица автора «Броненосца “Потемкина”», как он родился и рос в Риге, как зверски ссорились родители и оттого антагонизм стал основой его мировосприятия, а нелепость и неладность жизни перешли в мир его будущего искусства. Как он ненавидел здания в стиле модерн, построенные в Риге его отцом-архитектором, и всю жизнь мечтал их взорвать ко всем чертям. Как он после революции служил в агитпоездах Красной армии, а потом в Москве учился у Мейерхольда. Уже на улицах Москвы, связанных с деятельностью Эйзенштейна, Стеколкин от его имени рассказывал о творческом пути до начала работы в кино.

А потом все отправились в Крым снимать рассказ Стеколкина о том, как он, Эйзенштейн, вместе с Александровым снимал фильм «Броненосец “Потемкин”». Шагалова ловко подвела в сценарии милого и пушистого кинорежиссера к тому моменту, когда на него набросится Хищник. Вот он идет по улице, а из двери кинотеатра за ним следит черный глаз, и вдруг выскакивает Хищник и крадется следом за Эйзенштейном, идет по улице следом и начинает разговор со зрителем.

Белецкого подстригли и сделали из него молодого Иосифа Джугашвили, как на фотографии, где ему лет двадцать пять, бородка, усики, пиджак, клетчатый шарф. Красавец! Лицо поэта и боевика-террориста одновременно. И Белецкий даже получился очень похож, телезритель не в первые же секунды узнает его.

— Когда появился синематограф, мне было двадцать. Я много читал, театр считал полнейшим дуракавалянием, а уж кино и вовсе каким-то ширпотребом, — говорит Белецкий в роли молодого Джугашвили в клетчатом шарфе, идя по улице. Но вот он уже в зале синематографа смотрит на экран, где показывают старое кино с жеманными актрисами и пижонистыми актерами, тени волшебного фонаря бегают по его лицу, и он говорит дальше: — Однако, хотя я и терпеть не мог всю эту киношную хрень, мне нередко приходилось посещать кинотеатры, потому что в них удобно было устраивать тайные явки, что-то передавать или получать. — Ему передают какой-то сверток. — Но как же я при этом ненавидел происходящее на экране!

С образом в клетчатом шарфе жалко было расставаться, и Белецкий еще некоторое время рассказывал о своей кровавой террористической деятельности до революции, оставаясь молодым и красивым Джугашвили.

Но пришлось сменить имидж, клетчатый шарф — слишком яркая примета. И вот он уже в обычном костюмчике, рубашечке, кепке, похожий на сицилийского мафиози, как из бакинской жандармской картотеки. Идет себе вечерочком по улочке, а мимо в карете везут ящики с деньгами, и он выхватывает сверток, швыряет его — ба-бах! — взрывается бомба, а он еще и револьвер из-за пазухи и стреляет, стреляет! Вранье?

— Вранье, — отвечает Белецкий–Сталин зрителю, — и причем наглое, я всегда на стрёме стоял и руководил эксами, сам лично никого не убивал, убивали другие, те, кого я посылал. И дальше я всю жизнь буду придерживаться этого принципа: убью миллионы людей, но не собственными руками, а чужими.

Он в жандармском отделении, с него делают снимки, берут отпечатки пальцев, слышен голос жандарма:

— Джугашвили Иосиф Виссарионович, кличка Коба, год и месяц рождения —