Хрустальный желудок ангела - Марина Львовна Москвина

Такой была только Рина Зеленая.

Ему возражали:

– Да она совсем старая и давно выжила из ума.

– Что касается «выжила из ума», – заметил потом Масленников. – Она была самым трезвым, самым остроумным, самым ироничным человеком на съемочной площадке.

О приключениях Шерлока Холмса сняли пять фильмов, работа над образом миссис Хадсон растянулась на семь лет. На съемочной площадке «Шерлока Холмса» Рине Зеленой исполнилось восемьдесят пять.

– Теперь прошу звать меня Руина Зеленая! – потребовала она.

Что интересно, второй режиссер «Шерлока Холмса» был тоже Виктор Анатольевич, как наш Спиридонов. А его ассистентка – Марина.

– Виктор Анатольевич? – отвечала по телефону Рина уже всем режиссерам без разбору. – Вы мне не нужны. Мне нужна только Марина!

Последняя строфа у автора была такая:

Я умный, обаятельный,

Простой, очаровательный,

Веселый и мечтательный,

Ну, словом, я жираф.

– Не могу, – стонала Рина, – произносить «обаятельный», «очаровательный»! – и переделывала, переделывала, топтала, крутила и вертела. Пока не получилось:

Я умный, я мечтательный,

А слушал кто внимательно —

Тот понял обязательно,

Что я простой жираф.

– До чего украшает поэзию вовремя сказанное прозаическое слово! – говорил поэт Яков Аким.

– Где вы видели актрису, которая на каждую мелочь – от капустника до проходных ролей – кладет жизнь? – спрашивала Рина.

Ох, как она волновалась за свой номер в нашей передаче. Хотя новелла про мальчика Никиту, внука Тамары Тихоновны, сто раз была обкатана под смех и аплодисменты публики.

– Взрослые смеются. Но будет ли смешно детям? – переживала Рина.

– Конечно, будет! – уверяла я.

Да еще подарила гибкие грампластинки, купленные в магазине «Мелодия» на Арбате: песни в ее исполнении из кинофильмов «Буратино» и «Красная Шапочка».

(Сергей Михалков рассказывал: будучи военным корреспондентом, на передовой услышал горестный разговор солдат, мол, «чертовы фрицы вдребезги разбили Рину Зеленую». Речь шла о виниловых пластинках с записями Рины, разбитых во время воздушного налета.) Рина много выступала на фронте. Осенью 45-го в Берлине расписалась на рейхстаге.

Большими буквами зеленым фломастером она подписала нам пластинку:

марине и сереже от рины зеленой.

А свою книгу «Разрозненные страницы» подписывала монументально:

рина зеленая. хх век.

В начале декабря мы встретились на Шаболовке. Был теплый дождливый декабрь 1982 года. И хотя её привезли на машине, она все равно умудрилась промочить ноги.

– У меня ботинки – на картоне, – элегантно объяснила Рина.

В студии носились дети. На полу в стеклянных вазах были разложены яблоки, баранки, всех предупредили, что это реквизит и ничего нельзя трогать. Юрий Ананьев, дрессировщик из Уголка Дурова, в коричневом велюровом пиджаке с огромными карманами, набитыми вафлями и печеньем, в широченных брюках цвета соленого огурца и красной рубашке, усыпанной блестками, сверкал, как жар-птица. Его медведь Амур метлой подметал студию, вальсировал, играл на трубе.

Гримерша Нина приклеивала Рине длинные ресницы, прилаживала надо лбом ободок с эффектными черными перьями, возможно, африканской птицы марабу.

– Эти ресницы – такая сволочь! – сказала Рина. – А как вам мои перья? Это страшно модные перья.

Нина сделала ей на затылке аккуратный пучок и спросила:

– Подбрить шею?

– Бритая шея – это гадость, – ответила Рина. – Перчатки!

Я подала ей черные шелковые перчатки по самый локоть. Она встала и взяла меня под руку.

Нина, улучив минутку, рассказала, что гримировала Рину ровно десять лет назад. Тогда ее тоже всюду водили под руку. Потом она – раз! – и исчезла. Все с ног сбились, искали. А та пробралась в аппаратную и придирчиво отсматривала снятый материал.

– Ну? – сказала Рина Васильевна. – Ведите меня к свету ваших рамп.

В кадр она должна была войти после вопроса – откуда берется электричество.

– Я просто вам удивляюсь! – произнесла она, появляясь на экране монитора с нимбом черных перьев над головой. – В наше время научно-технической кибернетики, понимаете ли, это каждый знает. Но раз у вас возник такой вопрос – я вам помогу: вы подходите к выключателю и дергаете за веревку!

Музыка и аплодисменты встречают ее шутку. Рина Зеленая улыбается детям. Дальше ей задают вопрос – как усмирить разбушевавшегося мальчишку, если все испробовано и ничего не помогает?

– Знаете, – произносит она, – сейчас очень непедагогично рассказывать при детях непедагогичные истории. Но я все-таки расскажу один крохотный случай.

До этого момента дети шумели, болтали, дрались, режиссер Спиридонов шипел:

– Кто будет орать, того не покажут по телевизору!

И вдруг все стихло, угомонилось, улеглось. И в полной тишине Рина Зеленая начала рассказ:

– Мы с Никитой долго были соседями и дружили. Только мне казалось, что для своих четырех лет он какой-то слишком воинственный и даже немного кровожадный. Проходя мимо его дверей, постоянно я слышала вопли или зловещий шепот. Это он ломал свои игрушки и комментировал: «Они ка-ак навалились! Ка-ак оторвали у него все ноги, а он как вскочил, как схватил кубик и как стал их душить! Потом выхватил саблю и всех их тогда убил!»

Мы с Юрой-дрессировщиком засмеялись. Но дети сидели до ужаса серьезные.

– Однажды, – продолжала Рина, – когда он вопил слишком громко, я пообещала, что усмирю его в течение нескольких минут. Ни мама, ни бабушка – никто не поверил. А я вошла в комнату и говорю: «Нико, ты можешь мне помочь?» – «Могу, – ответил Никита. – Чего тебе надо?» – «Мне нужно, чтобы ты написал стихи».

В студии стояла такая тишина, как будто это был детектив, а не юмористический рассказ. Никто не кашлянет, не шевельнется. Даже медведь Амур замер, и Юрина дворняга Эммочка, похожая на здоровенного мутанта-спаниеля, затихла и прекратила выпрашивать вафли.

– «Рина, ты свободна? – врывался ко мне Никита. – Я уже придумал заглавие „Зима“. Только у меня нет еще рихмы!..» – пыталась растормошить зрителей Рина. – Иногда мы долго спорили и ссорились. «Ну, нет, так не пойдет», – заявлял он, когда я что-нибудь предлагала. «Ну, а это совсем никуда не годится, – говорила я. – Как это может быть такая строчка? „Иду я, видно, в валенках по горке ледяной“?»

Гробовое молчание.

– Сочинять нам приходилось довольно редко, – мужественно продолжала Рина. – Мы оба занятые люди, иногда он заявлял мне: «Слушай, я сейчас ухожу с бабушкой гулять, а ты пока садись и сочиняй мои стихи».

С великим сочувствием глядели дети на Рину Зеленую, в неодолимом безмолвии внимали ее рассказу. Их вдумчивые лица так и не озарились улыбкой, даже когда она прочла плод