Хрустальный желудок ангела - Марина Львовна Москвина

приз: лично от живого бурого медведя Амура – билет в Театр зверей Дурова. С вопросами тянулась ужасная канитель. Режиссер требовал комплект из яркого неожиданного вопроса и остроумного, блистательного ответа. Любые мои придумки он с лету забраковывал. Пришлось умолять Лёню Тишкова, тогда уже всемирно известного карикатуриста, хотя он работал простым врачом-терапевтом в седьмой городской больнице, помочь мне хоть как-то соответствовать столь высоко поднятой планке.

– А бывают такие слоны, что их можно в коробочку посадить? – звонил он мне с работы. – …Бывают, – сам же и отвечал, – если они сделаны из мухи!

– Какой любимый праздник у пауков? – он спрашивал ни с того ни с сего. – Не знаешь? Первое мая.

– Почему? – я искренне удивлялась.

– К первому мая все мухи просыпаются.

– Ну-у, брат, не очень, не очень…

– Ладно, – он делал второй заход. – Какой любимый праздник у пауков? …Новый год. Наверно, ты спросишь – почему? Можно повисеть на елке, как игрушка.

– О, уже лучше…

– Ладно, какой у пауков любимый музыкальный инструмент? Не догадываешься? Гитара.

– Почему?

– В ней есть специальная дырка для паутины!

Единственное, что мне самой удалось придумать, – вопрос для Рины Зеленой: можно ли утихомирить ребенка, если все испробовано и ничего не помогает?

Я живо представила, как она ответит: «Да. Очень просто», усядется в кресло, дети соберутся вокруг нее, как лягушата вокруг Тортилы. И она, особо не заморачиваясь, перескажет главу из своей книги, где они с племянником Никитой сочиняют стихи.

– Прелестный эпизод, – согласилась Рина. – Но он не для детей: детские стихи, автор – ребенок, это история для взрослых. А главное, – добавила она грустно, – я стала не любить свое лицо. Я никогда не боялась телевидения. А теперь просто не хочу себя видеть на экране.

– У вас любимое лицо, – сказала я.

– Ладно, – вздохнула Рина. – Когда вы мне позвоните, чтобы я вам отказала? Звоните и сразу говорите, что вы с телевидения, чтобы мне о вас уже не думать.

– Забудьте обо мне.

– Э, нет, я уважаю чужой труд. Пока, девочка. И спасибо вам за любовь.

Теперь мне встреча с ней кажется чудесным сном.

Лишь надпись на конверте гибкой грампластинки – крупным почерком зеленым фломастером – не дает моей истории о Рине превратиться в сказку. Иногда я завожу ее, просто услышать, как черепаха Тортила произносит своим неподражаемым голосом: «Если люди думают, что счастье – это деньги, а деньги – это счастье, они никогда не получат от меня Золотого Ключика…»

Видит бог, я старалась раздобыть ей песню. Я пыталась дотянуться рукой до звезд – в прямом и в переносном смысле. Чтобы затеять разговор с композитором Владимиром Шаинским, специально написала для него сценарий телепередачи «Утренняя почта».

За день до съемок явилась на рекогносцировку: дом вверх дном, мячи, гантели, спортивные снаряды… Рояль Petroff завален нотами, пластинками, книгами о спорте, пчеловодстве. А сам Шаинский на фоне большой фотографии, где он со вскинутыми над головой руками приветствует ликующую толпу, понуро сидел в кресле, уставившись на телефон. Композитор переезжал, дом рушили, отопление и воду отключили, связь с миром оборвана, короче, Армагеддон.

Мы давай думать, как он встретит телеведущего Игоря Николаева.

– Можно я буду в узбекском халате и тюбетейке? – встрепенулся Шаинский. Все это напялил на себя – узбек! С шипастой и сушеной рыбой-шар в руках.

– Я бы хотел, – сказал он озабоченно, – пользуясь случаем, показать по телевизору мои подводные трофеи, которые я наловил у берегов Кубы со своим подводным ружьем. Вы знаете, что я лицом к лицу встретил барракуду? Она так лениво подплыла ко мне, я испугался и удрал. Я и мурену видел, – похвастался Шаинский. – Ей, правда, было не до меня. Она проглотила морского окуня, а тот выпустил плавниковые шипы. Ни выплюнуть, ни проглотить. Так и погибли оба на моих глазах…

– Рыбу-шар мы покажем так, – говорю, чтобы отвлечь его от мрачных воспоминаний. – Вы скажете Николаеву, указывая на кресло: присаживайтесь, Игорь. Он сядет и сразу вскочит. Вы: «Осторожно! Это же рыба-шар, мой подводный трофей!»

– Здорово, – радовался Шаинский. – А как мы покажем моего кота Дюдю?

– Так же!

За стеной мальчик Йося, видимо, из-под палки, разучивал «Волынку» Баха.

– Йоська, с душой! – крикнул Шаинский. – Не хочет заниматься, стервец. Играть по часу в день, – крикнул он, – все равно что не играть вообще! Не меньше четырех часов сидеть!

В десять вечера мы вышли на улицу. Шаинский на ночь глядя ехал записываться на радио – без пальто.

– Зима… – я напомнила ему.

– А! – отмахнулся он. – Иначе совсем обалдею.

Во дворе со скрипом раскачивался единственный жестяной фонарь, и наши огромные тени заметались по стенам. Он крутил руль и напевал что-то бравурное.

Я предложила ему сочинить песенку для Рины.

– Для Риночки Зелененькой – всегда рад, – ответил он.

– Она просила – какую-нибудь, какая получится, чтоб ее назавтра пели все.

– Других не пишу, – ответил Шаинский.

– Вот я и стихи подобрала, – скромно говорю. – «Пошел чудак на рынок купить себе штаны, пошел чудак на рынок – купил себе шары…»

– Больно гладкие, – поморщился Шаинский. – Песня не должна быть слишком литературной. Если б вы знали, – он пожаловался, – как я был против, когда писал музыку для «Чебурашки», чтобы в «Песне крокодила Гены» звучали слова: «Я играю на гармошке у прохожих на виду». И так ясно, что он не яичницу жарит!

Пока я совершала осторожные вылазки и проводила разведку боем, без моего ведома и согласия режиссер «Будильника» Спиридонов сам нашел стихи и заказал фонограмму двух песен для Рины Зеленой.

После чего отправил за ней машину, чтобы поставить перед фактом.

Третьего декабря 1982 года к нам в студию прибежала ассистентка:

– Что же вы? – кричит. – Ее полчаса назад привезли! Она ни раздеваться не хочет, ни подниматься. Забилась в угол и ни с кем не хочет разговаривать.

Мы кинулись в гардероб. Смотрю – узенькая ниша в стенке, и в эту щель забралась Рина Зеленая. В серой полосатой синтетической шубе, в черной шелковой чалме и в темных непроницаемых очках. Вылитый енот. Мимо проносятся работники телевидения, никто даже внимания не обращает, что от них прячется такая большая актриса.

– Рина Васильевна, это недоразумение, – бросились мы к ней. – Думали, вы только выезжаете, а вы уже здесь!

Я предложила ей раздеться.

– Ни за что! – ответила Рина.

– Тогда пойдемте слушать фонограмму прямо в шубе! – сказал режиссер.

– Я вся дрожу от страха, – сказала Рина.

Взявшись за руки, мы поднялись в студию. Спиридонов запустил фонограмму и стал исполнять куплеты, которыми наивно собирался удовлетворить ее взыскательный вкус. Он пел очень