Русский клуб - Владимир Дэс

И так расщекотали, что Глеб остановился и давай хохотать что было сил. Смеётся, смеётся, но чувствует, что довольно, с этим смехом так в темноте и останешься, до цели не дойдёшь. Собрал волю в комок, оборвал смех – и вперёд. Но уже подустал, сбавил темп. Вдруг чувствует – щиплет кто-то. Не обратил внимания – опять щиплют. Отмахнулся – опять. Потом удар в спину получил и пинка дали. Оказывается, это попутчики его подгонять стали. Им, видишь ли, показалось, будто Глеб слишком медленно ведёт их к своей цели.

А кто их звал? Сами пристроились.

Тогда Глеб собрал все свои силы – и бегом, чтобы от них оторваться. Но они успели вцепиться в него и повисли, как пиявки. И он – может, от усталости, а может, от невнимательности – споткнулся и упал. Растянулся со всего маху. Ногу сильно зашиб. Но и непрошеные гости с перепугу отцепились.

Глеб встал и, хромая, пошёл дальше. И вдруг: впереди забрезжило. Кое-кто из идущих рядом, завидев мерцание, тут же сорвался – вперёд скачками; дальше – больше: то вправо, то влево… – и сгинули куда-то.

А путь-то все ухабистее становился, ладно хоть, немного посветлело. Но, как ни осторожно Глеб шёл, не угадал: в дерьмо вляпался. Видимо, те, что умчались вперёд, перед тем как окончательно метнуться в сторону и пропасть, нагадили ему напоследок. Ну да ничего. Глеба этим уже не возьмёшь. Почистил ботинки – и дальше к цели. Тем более что всё светлее и светлее становилось. От этого возникло чувство, что конец тёмного пути близок.

И вот она – идея!

Хотя Глеб понимал, что всё равно будет трудно: уж очень долго в темноте шёл. Но это опять же не главное. Главное – мрак позади, цель реальна и он идёт к ней осознанно и только с верными попутчиками. В этот момент он был счастлив и доволен своей жизнью.

Но таких, как он, были единицы. Основная масса граждан Советского Союза была инертна и недовольна реформами. Народ нищал, страна разваливалась, и во всех бедах вначале винили первого Президента СССР Горбачёва, а затем первого Президента России Ельцина.

Уже тогда многим было понятно, что вся эта перестройка – всего лишь личная схватка двух лидеров. Горбачёва, ставропольского партийца и подкаблучника, и Ельцина – уральского карьериста и властолюбца. Соперничество и борьба за власть этих людей сильно изменили жизнь миллионов россиян, и Глеба в том числе.

Глеб из сопливого паренька быстро превращался в состоятельного человека, а многие, наоборот, теряли свои состояния.

Так, сосед Глеба со второго этажа, дядя Петя, в период социализма работал водителем, развозил колбасу с мясокомбината в магазины. На комбинате ему загружали в фургон продукции больше, чем по накладной. Разницу он продавал по своим да нашим. Вырученными деньгами делился с подельниками, а свою часть хранил в чулках жены под матрасом.

Он имел семью, двоих детей, «Москвич», дачу, шведскую стенку для посуды, ковры в каждой комнате, жена – шубу, а дети ели каждый день бутерброды с колбасой.

Летом они всей семьёй ездили в Крым загорать и купаться.

Сосед из другого подъезда, дядя Коля, возил молочные продукты. В его машине было место, куда он прятал неучтенную продукцию молокозавода. Так он воровал молоко в пакетах, сметану в банках, творог в пачках у государства. Часть съедала семья, часть он менял у дяди Пети на колбасу и мясо, а часть продавала его жена на Мытном рынке. Деньги они хранили в погребе, в трёхлитровых банках. Имели «Жигули», ковры, жена – шубу, и тоже всей семьёй ездили отдыхать на юг.

Тётя Зоя, соседка по площадке, торговала пивом в киоске на Блиновском рынке, а муж её впритык к киоску принимал стеклотару. Она разбавляла пиво водой или недоливала его в кружки, а дядя Паша покупал всё, что приносили из дома пьяницы, чтобы похмелиться тёть-Зоиным пивом. И эта семья тоже копила сторублёвые купюры, прокладывая ими книги, красиво стоявшие на полках чешской стенки. Они тоже имели машину, ковры, шубы, сытых детей и отпуск в Крыму.

А такие семьи, как у Глеба, всего этого не имели. Потому что родители Глеба не воровали у государства. Жили только на зарплату.

И конечно, и дядя Петя, и дядя Коля, и тётя Зоя, лишившись своих левых заработков, ругали всех: и Горбачёва, и Ельцина, и перестройку, и кооператоров. Теперь им нельзя было воровать из общего «корыта» государства. Частный владелец и колбасы, и молока, и пива не давал это делать. Они жалели, что социализм в стране рухнул. Они потеряли свой мир, кормивший их, и не хотели принимать мир, кормивший Глеба.

И завидовали, что Глеб стал жить лучше, хотя он не воровал, а просто работал и, зарабатывая большие деньги, не складывал их в кубышку, а вкладывал в новое дело.

Глеб, открывая очередное предприятие, перед каждым новым коллективом выступал с речью:

– Раньше, при социализме, работая на государство, каждый из вас что-нибудь тащил домой. Потому что всё было общим. Сейчас вы пришли трудиться в частную фирму «Русский клуб», принадлежащую мне. Я буду платить вам хорошо, в два-три раза больше, чем вы получали раньше, поэтому воровать не советую. Я не государство и растаскивать своё предприятие не позволю.

Люди слушали, понимающе кивали головами, но всё равно воровали. И здесь сказывалось доперестроечное воспитание, что всё общее, а значит, и твоё.

Это понимание заставило Глеба ввести определённый затратный процент на своих мелких жуликов при планировании прибыли. После долгой борьбы с воровством в виде штрафов и усиления контроля Глеб обязал кадровиков увольнять работников сразу же после первого, пусть и незначительного хищения. Большинство всё же оказались людьми честными и порядочными, поэтому фирма «Русский клуб» работала успешно.

Глеб, имея уже достаточное количество предприятий, сам кочевал с одного места на другое, а для стабильной работы как воздух был нужен постоянный офис.

Помог Саша Король.

Он, начав работать в советские времена на центральной овощной базе Нижнеокска грузчиком, к началу перестройки уже стал директором этой базы. И всё бы ничего, но в это же время его жена подала на развод.

Если с первым событием всё было ясно и понятно – должности директора Саша добился тяжёлым трудом и примерным поведением на работе, то второе событие свалилось на него совсем неожиданно. А случилось