Стрекоза ты моя бестолковая - Татьяна Булатова

– Нельзя-нельзя, – раскачивалась Машенька из стороны в сторону, ничего не видя перед собой.

– Нельзя, Маша, – строго сказал Костя и помог ей освободиться от тяжелого пальто. – Проходи давай. Смотри, как хорошо дома.

– Хорошо, – легко согласилась она и прилегла на диван.

Ночью Костя просыпался от собственного крика, предполагая самое страшное: что Маша сошла с ума, что нужно что-то делать, врача искать, лечить ее как-то, если возможно. Он не знал, что делают в таких случаях, и спросить было неловко. У Веры если.

Утром решение пришло само. Машенька в измятом донельзя халатике распахнула дверь и объявила, что завтрак готов. Впервые за последние несколько месяцев она сообщила об этом с улыбкой на своем круглом лице с разбежавшимися к вискам глазами.

– Вставай уже. Вставай, – торопила Костю жена и даже пыталась стащить его с дивана.

– А ты чего не спишь? – только и нашелся, что спросить, обескураженный муж и с готовностью спустил ноги.

– А завтрак кто будет готовить? – строго уточнила Маша и поправила поясок на халате.

«А ты его сроду и не готовила», – хотел было сказать Костя, но промолчал и еще раз внимательно посмотрел на жену: абсолютно нормальная, как раньше, и взгляд тоже – прям на него, а не сквозь или в сторону. «Может, обойдется?» – размечтался он и снова вспомнил их поездку к Глафире и Машенькин рассказ о том, что если бы та не родила, то ничего бы и не было. «Значит, хорошо, что детей не будет», – обрадовался Костя, и ничего в его сердце от этих слов не екнуло, вроде как так и надо. «Для себя, значит, жить будем», – размышлял Костя, пока плескался над раковиной, а Машенька стояла рядом и, улыбаясь, держала в руках полотенце.

– Ты, Маш, выйди, – попросил он и глазами показал на унитаз. – Мне это… надо…

– Ага, – согласилась Машенька, но не тронулась с места.

– Маш, – снова обратился к ней Костя. – Слышишь?

Вместо ответа она протянула полотенце и выжидательно уставилась на Рузавина.

– Иди. Я сейчас. Прям пять минут – и за стол. Ладно?

– Ладно, – легко согласилась Маша и вышла из ванной, после чего Костя моментально заперся изнутри.

Когда он вошел в кухню, Маша сидела за столом и сосредоточенно крутила в руках чайную ложку.

– Ну-у-у, – промурлыкал Костя. – Чем меня порадует моя красота? Что у нас сегодня на завтрак? Яйца?

– Яйца, – встрепенулась Машенька и снова улыбнулась, адресно так улыбнулась, не сквозь, а именно ему, Косте Рузавину.

Завтракали долго: торопиться некуда. Говорили мало. Все больше ни о чем, но даже эти короткие реплики казались Косте хрустальным перезвоном, потому что в них был смысл, пусть незамысловатый, простой, но зато бесспорный. Когда музыка затихала, Костя протягивал жене ложку с вареньем:

– Попробуй, Маш. Вкусно?

Машенька с готовностью слизывала с ложки и причмокивала. Внешне это очень напоминало то их время, до свадьбы, когда не хотелось отвлекаться ни на что, кроме любви. Сейчас же в Костиной душе, как трамвай на поворотах, дребезжала тревога, отчего вкус варенья становился кислым и даже отдавал плесенью. Рузавин боялся верить очевидному и подозрительно вглядывался в зрачки стрекозиных глаз. В них отражался он сам в голубой майке и с ложкой в руке. Это было удивительно: сидишь и словно кино про себя смотришь. «Странно, – подумал Костя. – А в моих глазах она тоже? Это самое?»

– Я себя вижу, – хихикнула Маша и ткнула пальцем ему в глаз.

Отпрянув, Костя вздрогнул от совпадения мыслей и вкрадчиво поинтересовался:

– Где, Мань? В глазах? – Он старался подтолкнуть Машу к единственно правильному ответу.

– Почему в глазах? – изумилась та и показала пальцем куда-то поверх Костиной головы.

Рузавин в спешке обернулся и обнаружил у себя за спиной небольшой буфет с зеркальными вставками в витрине, на которые он никогда прежде не обращал внимания, хотя сам покупал, сам заносил, сам ставил. «Фу-у-ух», – выдохнул Костя и успокоился – тревога оказалась ложной, а Машино замечание – как нельзя кстати.

– Надо же, – объяснил он свое замешательство. – А я и внимания не обратил, что там – зеркало.

– Я тоже, – успокоила его Машенька. – Только что заметила, – и дальше без перехода добавила: – Плохая у меня фамилия, Кость. Соболева. Мне в больнице сказали. Говорят, если бы твоя фамилия была, а не мамкина, все хорошо было бы. И девочка б родилась.

Костя вытаращил на непривычно словоохотливую жену глаза и с осторожностью поинтересовался:

– А почему девочка-то?

– А я сон видела, – уверенно ответила Маша и вновь посмотрела поверх головы мужа в буфетные зеркала. – И мама сказала.

– Когда тебе мама сказала? – чуть не поперхнулся Костя и аккуратно, чтоб не звякнула, положил ложку на стол.

– Давно. У нас, сказала, только девочки родятся. По одной.

Косте хотелось выпалить, что все это – глупости, много твоя ненормальная мама понимала, нашла чем девчонке голову забивать, но он удержался и только тихо добавил:

– А у нас – и девочки, и мальчики.

– Может, мне фамилию поменять? – с надеждой спросила Машенька. – Ведь можно?

– А чего же нельзя? Поменяй.

Что могло измениться от смены фамилии, Косте до конца было не ясно, и в душе зашевелилось нечто вроде тихого злорадства: «Сразу надо было думать».

– Сразу надо было думать, – снова прочитала вслух его мысли жена, отчего Косте стало не по себе. – Сейчас бы все нормально было, – легко признала Маша свою «ошибку» и виновато опустила голову. – А я еще на Клаву Михалычеву обижалась. Слушать надо было.

– Ага, обязательно! – бросился утешать Костя жену. – Не надо никого было слушать. Никого же из Соболевых-то не осталось, кроме тебя.

– Ну и что?! – капризно закусила губку Маша и произнесла совсем уж невообразимое: – Перевелись нынче соболя. Ценный мех – не укупишь!

– Это кто сказал? – Рузавин тут же почувствовал чужое авторство.

– Доктор, – призналась Машенька и снова вскинула голову, чтобы взглянуть в мутное зеркало, в котором виднелась она сама и торчал Костин затылок.

От упоминания о докторе у Рузавина испортилось настроение: завтрак сразу же показался затянувшимся, съеденное – невкусным:

– Завтра в рейс, – объявил он жене и начал выкарабкиваться из-за стола.

– А я? – напугалась Маша.

– А ты – дома. Больничный закроешь. Работу поменяешь. Или не будешь пока? – больше для приличия спросил Костя. – Не думала?

– Думала, – призналась Машенька. – Может, в детский сад? Нянечкой? Все-таки к деткам поближе.

Мысль о детках Рузавину не понравилась сразу. После Машиного рассказа они в принципе перестали быть