Все их деньги - Анна Теплицкая

Возьми свой билет. – Я протянул ему типовой проездной документ с указанием даты, времени, номера вагона и штрих-кодом. – Помнишь, я говорил тебе, что погружение в собственную сексуальность – это всегда путешествие? Добро пожаловать на мой «Коморэби». Японцы по части нейминга всегда в топе. В данном случае «Коморэби» – это узор тени при падении солнечного луча на дерево. Это слово, как и я сам, состоит из трёх частей: «побег», «дерево» и «солнце». Тут очень глубоко, я как-нибудь тебе поподробнее объясню эту философию.

Президент кивнул. По дороге на перрон через слегка замусоренный зал ожидания я объяснял, что все приглашённые гости получают такие билеты, они идентичны обыкновенным, и его владелец всегда может заявить жене, что отправляется в рабочую поездку. Раньше у нас были золотые карточки с изображением глаза, но это мало того, что пафосно, так ещё и подозрительно. Приходишь ты такой домой, а жена у тебя из кармана извлекает тиснёную визитку с символами, где был? Сразу понятно, где: либо на собрании масонов, либо на секс-вечеринке, тут выбор небольшой.

– Ты его не теряй, – предупредил я, обернувшись. – У тебя свободный доступ во все вагоны, мало у кого такое есть, так что билетик придётся предъявлять каждый раз, когда захочешь войти, а иногда и чтобы выйти, – против воли хихикнул я.

Президент в недоумении покрутил билет и положил его в правый карман пиджака.

Мы вышли на пустынный перрон, большое электронное табло показывало время без двух минут восемь. Немного постояли под мой бессмысленный трёп о том, что вокзал надо бы в самом скором времени отреставрировать. Я мечтал привезти сюда новые скамейки, вычистить всё до блеска, прикрутить голову Ленину, отштукатурить и покрасить, задекорировать все внутренние помещения, но тогда нужно ставить охрану, а это привлечёт ненужное внимание к моему вокзальчику. В общем, меня разрывали противоречивые чувства, о которых теперь знал и Президент.

Вдалеке показался движущийся поезд, Егор смотрел на него как на новогоднее чудо. Потихоньку усиливался стук колёс, приветственный гудок оживил молчаливую станцию, и, когда чёрный блестящий поезд с золотыми полосами, вздохнув, остановился перед нами, Президент, наконец, посмотрел на меня:

– Ты серьезно купил для секса целый поезд?

– Да. «Коморэби»!

Дверь заскрежетала и распахнулась, проводница, роскошная баба с рыжими волосами, улыбнулась нам и потребовала билеты. Она была одета в униформу, сшитую по моим собственным лекалам. Сами понимаете, на кого она была похожа… на женщину из моих снов.

Президент пошуршал в кармане и предъявил билет.

– Добро пожаловать, господин Президент, – сверкнула глазами проводница.

Я зашёл следом за Егором и незаметно подмигнул ей.

Поезд был воистину помпезный: девять вагонов по аналогии с Дантовым адом, стилизованных под самые сокровенные нужды. Мы оказались в тамбуре.

– Каждый вагон не похож на предыдущий, а в некоторые лучше и вовсе не заходить, – предупредил я.

Поезд тронулся, и мы с Президентом пошатнулись. Он потянул рычаг, и дверь отъехала в сторону, пропуская нас вперёд. Там за столами сидели люди, пили бренди, курили сигары, отдыхали и разговаривали под джаз. Нет, они были полностью одеты. Я называю эту зону входной, здесь никогда не бывает битком, сюда приходят передохнуть или провести время те, у кого нет настроения на погружение. Я даже почувствовал, как Президент расслабился. Наверняка думает, что, в крайнем случае, может отсидеться здесь, пока мы не прибудем обратно на станцию.

– Один мой приятель, – рассказывает джентльмен в кремовой рубашке. – Прилежный семьянин, лет пятидесяти с хвостиком, у него жена и три дочери, но вот как-то раз, когда вся женская часть вернулась из отпуска, то обнаружила использованный презерватив прямо в домике Барби.

Весь вагон утонул в смехе.

Мы двинулись между рядами, нас никто не удостоил и взглядом. Кто-то крикнул:

– А я давно уже предлагаю принять закон, чтобы измену после пятидесяти переименовать в подвиг!

Новый взрыв смеха. Мы подошли к дверям, и провожатый, услужливо поклонившись, впустил нас дальше:

– Восточная комната.

Президент замирает в проходе, осторожно вытягивает шею, пытаясь рассмотреть, что впереди. Широкий тёмный коридор привёл нас в вагон из тёмного дерева и золота. Стены украшены инкрустацией по дереву с китайскими иероглифами, ручная работа. Открытый бар предлагает азиатские закуски и сладкие тягучие коктейли. В полутьме практически ничего не видно. Здесь комната релакса, можно делать любой массаж, пара кушеток свободна, я поискал глазами Эцуко, но её не было видно, жаль, скорее всего, занята. Эцуко, свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя! Э-цу-ко… – примерил я к новому имени любимую реплику.

– Ты чего застыл? – Президент потянул меня за рукав.

– Вагон-ресторан, – объявил провожатый.

В углу – накрытый стол, не хуже, чем в «Англетере». Президент устремился к нему – единственному месту, где одинокому гостю можно было приткнуться без риска выглядеть невостребованным. Рядом со столом разговаривают, держась за руки, две девушки с голой грудью. Они украдкой поглядывают на Президента с презрительным любопытством: он единственный здесь, кто явно чувствует себя неуютно. Только он не знает, куда деть руки, хочет спрятать лицо, словно стесняясь, что оно не закрыто. В этом вагоне вообще много молодых людей: некоторые из них одеты безукоризненно, большинство ходят в неглиже, но общая картина довольно эстетичная, несмотря на многообразие форм и размеров.

Видно хорошо: центр освещён ярко, в глубинах вагона полумрак. Неприличные стоны смешиваются со звуками разговоров и наполняют открытое пространство гулом. Немного в отдалении оживлённо беседует группа: несколько голых мужчин и женщина в коротком чёрном пеньюаре. Женщина немолода, но красива, стоит приосанившись, одной рукой опирается на стену японских махровых камелий, острыми ногтями сдавливая бутоны, другой приподнимает бокал и соблазнительно смеётся. У неё кожа цвета миндального масла.

– Слушай, не так и страшно, Антон Павлович, – сказал Президент.

– Почему должно быть страшно? – обиделся я.

Мужчины активно поддерживают разговор, бесцеремонно разглядывая её округлые бёдра, у всех одинаково голодный, пожирающий взгляд. У кого-то эрекция, но не у всех. Всё же очевидно, что она внушает им отчаянное желание обладать собой.

– Пойдёшь дальше? – спросил я.

– Идём.

Следующий вагон – собрание редкостей. Мой изогнутый антикварный диван, приобретённый во французской деревушке Пюисельси заняла пара: девушка, широко расставив ноги, выставив себя на всеобщее обозрение, нежно поглаживает голову молодого парня, тощего и гладкого, который сосредоточенно облизывает её проколотый сосок. Второй рукой она настойчиво ласкает себя, массирует и погружает внутрь мокрые пальцы.