Все их деньги - Анна Теплицкая

живо представил себе, как они переговариваются, смакуя подробности: «Таким приличным человеком казался… а выяснилось, что путается с малолетками. Он им в дедушки годится. Ты слышала, что о нём говорят? Наш Антон Павлович, оказывается, переодевается в женскую одежду и нанюханный хромает по своему замку. Все уже знают об этом». Неужели так и будут говорить? А что скажет моя дочь? Она, наверное, подожмёт губы в неудовольствии и буркнет, что её это не касается. Что скажет моя жена, я и так знал, скорее всего, что-то про «урода-садовода».

Господи, всю свою жизнь я был заядлым любителем запретного, так неужели сейчас, когда я стал миллиардером, у меня не осталось простого человеческого счастья быть забытым? Я бросил вейп на бетон и раздавил его наконечником трости – горчит.

В первый раз я вошёл во Дворец бракосочетания в возрасте двадцати четырёх лет под руку с очаровательной проституткой Мариной. Тогда я ещё соблюдал правило «Сказал слово – женись». Тогда для меня Марина была не проституткой, а девушкой, принимающей финансовую помощь. Ах, ни одна из моих женщин не целовалась так сладко: её рот был мягким и сочным, как огромная, напичканная химозой клубничина, но, воистину, она была монструозна в своём желании обладать мной. Или, может, моими деньгами, поскольку передвигалась она по Москве со скоростью «тысяча долларов в час». «Маринка тебе настолько дорога, что ты найдёшь и подешевле», – с внезапно обнаруженным у себя юмором пошутил Старый.

Я каждый день приходил домой поздно и подвыпившим, иногда за полночь, а по выходным – и под утро, и еженедельно проживал омерзительные или даже позорные сцены. Марина взяла привычку поджидать меня и, когда я, наконец, вваливался в прихожую, обнюхивала меня с ног до головы, выворачивала карманы и устраивала громкую истерику, которую слышно было в Ленинградской области. Однажды после очередной попойки я проснулся и понял, что лежу на кровати абсолютно голый, трусы от Лагерфельда, за триста баксов, между прочим, валяются на полу, а Марина держит ножницы около моего упавшего члена, любовно его поглаживая.

– Как-нибудь чикну наше сокровище, – сказала, как отрезала.

На следующий день я был первым в очереди во Дворец Бракосочетания, чтобы подать на развод, благо детей у нас не было, и всего через год я женился снова. На сей раз моей пассией оказалась рассудительная Рудольфовна, строгая еврейская женщина с высокой кичкой. Хороших качеств у неё было не счесть в буквальном смысле, то есть не счесть ни одного: не интеллигентная, не добрая, не очаровательная, не заботливая, к тому же ещё не курящая и не пьющая, но с каждым днём я всё более чувствовал с ней родство душ. Кроме того, рассудил я, из-за своего характера она будет более расчетливо относиться к браку и позволит мне некоторую степень свободы в обмен на комфортную жизнь без забот. Да, тут я всё верно рассчитал.

В моем случае, эта самая, запланированная степень свободы вышла из-под контроля. Сначала она стала потихоньку просачиваться между шандоров, а затем и вовсе прорвала шаткую нравственную плотину. Хорошо помню, с чего всё началось. Ещё лет пятнадцать назад, когда мы жили в Петербурге, с ныне покойным приятелем сняли трёх тёлок и небольшой коттедж в пригороде на все выходные. Дом был укомплектован, но в разгар веселья вечно что-то кончалось: то презервативы, то бухло, то спешно приходилось завозить ещё дури. Вот с того самого дня в голове прочно засела идея секс-вечеринок. Я не мог спать, ворочался, потому что воображение рисовало мне красочные картины коллективного блуда в роскошной обстановке. Перед глазами стоял бал Воланда и обнажённая Гелла.

Моё возбуждение по резкой траектории незаметно переросло в устойчивое желание, поэтому решиться на первую вечеринку было несложно: дикая потребность, пусть и временной иллюзии, властвования над женским телом и душой подгоняла меня и делала неуязвимым перед страхом разоблачения. Так получилось, что эта первая вечеринка и лишила девственности мою совесть. К сожалению или к счастью для таких, как я, порочные влечения быстро масштабируются и не поддаются контролю. Размах вечеринок становился всё грандиознее, я упивался ими: они длились по несколько дней, скромные таунхаусы сменились особняками. Вскоре о них знала вся Москва! Пришлось разбираться с Президентом и Рудольфовной, которая, скажем справедливости ради, ограничилась малым – виллой в Италии. С Президентом, как всегда, было сложнее.

Я всегда был в курсе всех специфических особенностей своих внутренних ресурсов, включая генетически обусловленные, умел трезво смотреть на себя. С годами научился держать при себе личную информацию, мало говорил, больше слушал и выработал у себя способность только при крайней необходимости и очень избирательно раскрывать собственную подноготную. Это всегда подкупало людей. Именно поэтому, когда скрывать от компаньонов размах увлечений уже было невозможно, я пригласил Президента лично посетить одну из вечеринок. Сказал, что погружение в чувственную сферу – это путешествие. Объяснил, что мне нравится исследовать «ойкумену» современной чувственности, поскольку этого требует мой не обременённый морально-нравственными границами западный модус сексуальности. Президент возразил, что западная сексуальность всё более и более тяготеет к рецессии: подростки и молодые люди всё реже занимаются сексом. На что я ответил, что «на уровне биохимии это никоим образом не относится к зрелым сексуально раскрепощённым личностям». Тем более, чтобы получить контроль над своим самочувствием и самоидентификацией, а также чтобы ослабить контроль разума, скованного нашей весьма активной деятельностью, приходится временно находиться под сексуально-медитативным воздействием. Низкоэнергетическое состояние опасно! Да, такие вечеринки мне нужны для поддержания состояния постоянного сексуального возбуждения, которое, подобно индийским мантрам, даёт заряд для движения вперёд и помогает восстановиться. В отрицании сексуальности нельзя научиться её контролю!

К моему удивлению, после этого диалога он согласился приехать, правда, на особых условиях: не снимать одежду, ничего не употреблять и не быть занесённым в базу данных.

– Куда ты хочешь приехать? – удивился я. – Это мы тебя повезём. Встречаемся ровно в 19.45 на заброшенном железнодорожном вокзале станции «Ленинская».

Вокзал выглядел так, будто его слегка потёрли наждачкой: был весь изношенный, кокетливо запущенный; через это выражалось его особое обаяние. Я нашёл Президента одного-одинёшенького в главном зале рядом с «призраком коммунизма», а именно, рядом с памятником вождю революции без головы.

– Красиво, да? – спросил я. – Потрясающее здание. Настоящее произведение искусства, построено в 1954 году. Эти величественные колонны… Стиль, как ты мог догадаться, – сталинский ампир.

– Владимиру Ильичу ты голову оторвал?

– Что ты, нет, конечно! Мародёры поганые. Здание не охраняется, вот и лезут тут разные.