Нахид - Шахрияр Замани

– Ну да, – отвечает Асгар, – на эти деньги мы и купили павильон на базаре.

– Асгар-ага, десятая часть дохода бедным причитается, – напоминает Шамси. – Не забудь об этом, тогда и не услышишь за спиной ни стонов, ни проклятий.

– Слава Аллаху, – говорит Асгар, – за все эти годы я ни разу не сделал поправку на то, что владелица этой собственности живёт в Америке. И бедным я, Шамси-ханум, отдаю их часть. Квитанции есть, вернёмся домой – отчитаюсь.

Тут мне пора что-то сказать, и я говорю:

– Я должна была уже давно поблагодарить вас за хлопоты, которые вы претерпели и ещё претерпеваете. Всё, что я знаю о собственности и деньгах, – это как их тратить.

Шамси протягивает вперёд миску с фруктами и говорит:

– Асгар-ага, а ты нас как пленниц везёшь?! Сугубо во имя милости Божьей, остановил бы в тихом месте, умыться и дух перевести.

– Я не думал, – Асгар смотрит на Шамси в зеркало, – что вы хотели ноги размять.

– А думать тут не надо, надо спросить. Для того Аллах и языки нам дал.

От вкуса спелой айвы у меня во рту появилась оскомина. Шамси ещё дома аккуратно нарезала фрукты. Асгар одним глазом смотрит на дорогу, другим – на устройство связи, которое сегодня, слава Аллаху, не очень мешает. Чем дальше мы отъезжаем от города, тем голос «Центра» звучит тише и с большими помехами. Кейхан так и не появился. Я ждала, что после моего освобождения из тюрьмы он придёт повидаться или хотя бы позвонит. Но нет – и это меня повергает в недоумение.

Мы въехали в ворота кладбища. Оно полностью изменилось. Хотя время послеполуденное, а день будний, народу много. Молодые люди в белых нарукавных повязках дают какие-то пояснения посетителям кладбища. Автомобиль прыгает на неровности дороги, и проволока от корзины с цветами впивается мне в колено. Я нащупываю её острый конец. По всему телу пошли мурашки, хорошо ещё, что джинсы не порвались. Моё «ах» Асгар или не расслышал, или притворился глухим. Он сбавляет скорость и говорит:

– Не надо было заезжать с главного входа!

– Я знак оставила, – говорит Шамси. – На сосне значок сделала.

Асгар указывает правой рукой на ряды сосен, растущих по обеим сторонам аллеи, и замечает:

– Видишь, Нахид? Зря соседи говорят, что Шамси-ханум бестолковая.

Асгар все свои острые намёки и шутки произносит ровным спокойным голосом. Так что Шамси лишь по моему смеху понимает, где его остроты. Она левой рукой сильно бьёт его по плечу и заявляет:

– Та сосна, на которой я поставила знак, не похожа на эти кривые-косые. И на могильный камень хадж Исмаила я распылила голубую краску.

С каждым днём, проведённым в Иране, я всё больше ценю Шамси: в доме хадж Исмаила она незаменима. Путь нам перекрывает машина скорой помощи, не просто обшарпанная, но с крупными и мелкими пробоинами в корпусе. Задняя дверь её открывается, и к ней устремляется народ. Вытаскивают из скорой и несут на руках молодого человека. С груди его капает кровь, одна рука свисает. На правой ноге не хватает парусиновой туфли. Шамси стонет от горя и громко причитает, потом вцепляется пятернёй себе в лицо.

– Здесь что, и больница есть? – спрашиваю я.

– Количество убитых растёт, – отвечает Асгар. – Тех, кого поразили пули, везут прямо сюда.

Во мне оживает последний взгляд, который бросила на меня девушка с ягодой инжира в руке. Не знаю, умерла она или выжила.

– Ты хочешь сказать, что этот юноша убит? – спрашиваю я Асгара.

– С давних лет считали, – говорит Шамси, – что армия должна с чужими бороться, а это же свой народ, не вражеское нашествие!

– Никто уже не контролирует ситуацию, – говорит Асгар.

Он крутит руль и прибавляет газу. Я провожаю юношу белой веткой гладиолуса, а Асгар увеличивает громкость своего аппарата.

– Я Центр, я Центр, вызываю Сокола…

– На проспекте Пехлеви зафиксирована кража…

– Повторите, не разобрал…

Я говорю с раздражением:

– Этот Центр, по-моему, Орла не вызывает? Выключи его куда подальше.

– Может быть, возникнет безотлагательное дело. Кому-то может понадобиться помощь…

Но я уже видела положение дел в тюрьме и работу полицейских; этот режим для меня всё менее приемлем.

– Ведь в этом мире нет ничего важнее души человека! – говорю я. – А вы за воров цепляетесь!

Я выхожу из машины и поднимаю воротник плаща. Головной платок, который я взяла у Шамси, жёсткий, и цвет его смехотворный. Она дала мне его, сказав, что никогда не надевала. Асгар идёт вперёд, а Шамси с флягой воды за ним. Она немного прихрамывает, чего я раньше не замечала. В этой части кладбища безлюдно. С тех пор, как я в детстве залезала на кладбище «Замка», я всегда много думала о мёртвых и о похоронах.

Небо нахмурилось, и меж деревьями гуляет ветер. А когда мы выезжали, погода была солнечная. По воздуху летят обёртки от печенья и обрывки газет. Я отдаю Асгару корзину цветов и завязываю платок на горле – ткань его колючая. Ноги мои тяжелеют, и я отстаю от Асгара и Шамси. Они, не заметив этого, удаляются. А мне в душу постепенно проникает страх перед этим местом. После убийства отца и смерти хадж Исмаила я стала бояться кладбищ. И теперь мне вспоминаются все те страшные истории о могилах и мертвецах, которые я когда-либо слышала. Я сую руки в карманы плаща и заставляю себя успокоиться.

Внезапно на моём пути возникает чёрный щит с арабской надписью на нём. Она состоит из нескольких предложений, написанных шрифтом насталик[16]. Я трогаю щит: он гладкий и блестящий. Читаю первую строку и не знаю, адресована ли она мёртвым, живым или тем и другим сразу. Дочитываю надпись до конца и чувствую, что успокоилась. Поднимаю глаза и вижу, что Асгар и Шамси ждут меня чуть поодаль. Ветер стих, и я ускоряю шаг. Стараюсь двигаться с уважением к этим камням – чёрным, белым, пепельным, с прожилками или без. Надгробья – самого разного типа; я пытаюсь увидеть сходство этого кладбища с нью-йоркским и не могу. Там – газон, ласкающий глаз, и одинаковые надгробья, надписи на них можно читать в процессе ходьбы, так как они находятся на вертикальных поверхностях. Но для чтения надписей на этих камнях следует остановиться, помедлить, посмотреть вниз и тогда прочесть письмена на камне, обращённом поверхностью к небу.

Асгар стоит над могилой. Лицо Шамси раскраснелось. И я замечаю, что на её чадре и на пиджаке Асгара нет ни пылинки! И мой собственный плащ чист! Я снимаю очки с