Год Черной Обезьяны - Елизавета Ракова

как ей кажется, спектакль удостоился настоящих оваций – зря она не вышла на поклон. Другие актеры три раза возвращались из-за кулис под крики «браво!». Режиссер сиял как медный таз, ему подарили огромный букет гвоздик. Никто даже не понял, что что-то пошло не так – Лариса смотрелась вполне органично. Но она понимает, что все запорола.

Дома Лариса обнаруживает лежащую на диване сестру, та читает «Графа Монте-Кристо». Она даже не готовится к экзамену, из-за которого якобы не смогла пойти на спектакль. Вид Любы, закинувшей ноги на подлокотник и встретившей заплаканную Ларису изумленно приподнятыми бровями, кого угодно привел бы в ярость. Ларисе хочется швырнуть чем-нибудь в ее наглую рожу.

– Что такое, великий талант не оценили по достоинству? – Люба откладывает книжку в сторону и закидывает руки за голову.

– Это все ты, ты виновата!

Лариса в секунде от того, чтобы броситься на сестру.

– Ты не давала мне репетировать! Ненормальная, эгоистичная, у тебя даже друзей нет! Тебя никто не любит, и ты никого не любишь! Уродка!

Мама ошарашенно закрывает ладонью рот. С лица Любы сползает самодовольное выражение.

– Ну, продолжай. – Люба садится и выпрямляет спину.

– Тебя вообще как будто инопланетяне подкинули, психопатка! У тебя нет чувств! Всем наплевать на твои сраные экзамены! А у меня, может, был главный шанс всей жизни сегодня!

На секунду Ларисе кажется, что она задела Любу за живое, губы сестры дрогнули. Но слабость мгновенно сменяется прежним холодным высокомерием.

– Я много работаю и добьюсь таких высот, что вам и не снились. – Люба обращается уже не только к сестре, но и к матери с отчимом, как будто на них тоже затаила какую-то обиду. – А ты, – она указывает подбородком на красную опухшую Ларису, – не прибегай потом ко мне, когда что-то понадобится от психопатки.

В итоге действительно ничего страшного не случилось. «Огни магистрали» были встречены очень тепло, потому что понравились кому-то там «наверху». Лариса еще полгода играла сиротку, с каждым выступлением все свободнее ощущая себя на сцене. Борис Натанович даже получил какую-то медаль за спектакль, который, как теперь уже было ясно Ларисе, был абсолютно посредственным и пошлым. Зато после училища выпускницу Великодную сразу приняли в труппу драмтеатра.

13 (Лариса)

Бар «Маяк» оказался буфетом Театра имени Маяковского. После спектаклей буфет превращался в самый настоящий кабак. Помещение было тесно заставлено разномастной ветхой мебелью и ярко освещено. Официанты в передниках, будто дореволюционные половые, ловко маневрировали между столиками. Кантемира еще не было, но Лариса заметила рыжеволосую в тесной компании девушек и парней. Немного помявшись у вешалки на входе, она решилась подойти.

– Привет.

Разговор прекратился, десять пар глаз уставились на нее.

– Я… я из амурского драмтеатра, меня Лара зовут. – Лариса с мольбой посмотрела на Олю из «Москва – Петушки» в надежде на поддержу.

– А-а-а, новейшее приобретение Кантемира на просторах нашей необъятной! – Парень с огромной копной кучерявых волос (химия или свои?) и шрамом над правой бровью любезно подвинул Ларисе стул от соседнего столика. – Садись-садись, что как неродная. Мы пьем пастис, будешь?

Лариса никогда раньше не пробовала пастис. Напиток оказался достаточно крепкой французской настойкой с резким анисовым запахом, которую разбавляли водой, из-за чего жидкость в стакане превращалась из янтарной в молочно-белую. Парни и девушки представлялись по кругу: операторы и осветители, сценаристы и, конечно, актеры. У многих почему-то были какие-то дореволюционные имена: Липа, Вениамин, Аглая, Авдотья, Прокоп, Лукерья. Лариса не поняла, настоящие то имена или псевдонимы, но от этого все они показались ей еще интереснее. Кучерявого с шрамом звали Пересвет. Постоянно подходили новые ребята, тоже через одного со странными именами, придвигались столы, заказывались дополнительные бутылки пастиса. Тусовка обсуждала подготовку к уже запущенным проектам и бесконечные предстоящие пробы и кастинги.

Голова шла кругом: какая же бурная киношно-театральная жизнь в столице! Кажется, возможности просто летают со свистом вокруг головы, только успевай хватать. Потом за столами начали травить истории о режиссерах-самодурах и своенравных продюсерах. Лариса с невесть откуда взявшимся остроумием рассказала о причудах Натаныча. Ребята ржали. Даже рыжеволосая потеплела к Ларисе. Когда дальневосточная гостья изображала Натаныча, показывающего, как нужно хвататься за грудь, Оля слегка коснулась ее локтя, как будто обещая дружбу. Буквально через час и пару стаканов пастиса Лариса уже чувствовала себя абсолютно в своей тарелке: говорила с московской тусовкой на одном языке. Это были по-настоящему «ее люди», молодые, амбициозные, с кучей планов на будущее, с острым желанием быть причастными к «новому» театру, «новому» кино. Выяснилось, что рыжеволосая Оля, как и большинство ребят за столом, коренная москвичка, живет в мансарде старого дома на Китай-городе. Лариса немного смущалась своей провинциальности, но атмосфера была расслабленная, и вот ей уже казалось, что она знакома с ребятами сто лет. Люди за столом были одеты неброско, но сплошь с какой-нибудь изюминкой: Пересвет постоянно поправлял полы своего длинного кимоно в журавлях, кажется женского, у усатого сценариста, имени которого Лариса не запомнила, в ухе взблескивала крупная серьга-кольцо, две девушки были бриты налысо. Ларисе неимоверно хотелось со всеми дружить.

– А, я смотрю, все уже познакомились с новобранкой! – За спиной Ларисы вдруг возник Кантемир.

Красивым движением он сбросил тренч верблюжьего цвета на соседний стол. Вся тусовка заулюлюкала, заскрежетали отодвигаемые стулья, ребята по очереди обнимали и чмокали режиссера. Было видно, что Кантемир – их вожак, центр силы. Но обращались с ним запросто. Кто-то первым крикнул: «Журавли!» – и вся компания, подхватив, начала скандировать, сопровождая выкрики топаньем, ритмичными ударами по столам: «Журавли! Журавли! Журавли!» Оказалось, что это была такая традиция: по возвращении Кантемира с гастролей все выпивают по рюмке водки «Журавли» за его счет. Рюмку ставят на копчик соседа. Выпивают, как бы поцеловав в зад наклонившегося товарища, и хлопают его по ягодице – вместо закуски. Все это действо сопровождалось громкими аплодисментами и тычками, чтобы наклонившийся и выпивающий потеряли равновесие. Лариса не помнила, когда ей было так весело в последний раз. Одной рюмкой дело не ограничилось, и тусовка пошла на второй круг. Кантемиру досталась Лариса, и он, осушив свою порцию, беззастенчиво шлепнул ее.

Вскоре начались танцы, кто-то играл на пианино, усатый взобрался на стул и пел, на столах все время возникали новые бутылки пастиса и графины водки. В какой-то момент Лариса, вспотевшая и раскрасневшаяся, нетвердо стоя на ногах, танцевала в обнимку с Пересветом, потом с рыжеволосой, потом с Кантемиром. Ее жизни в городе Б как будто и не бывало. Тут Кантемир слегка шлепнул себя по лбу, взял Ларису за руку и оттащил за пианино, где было поспокойнее.

– Совсем забыл сказать. Я же договорился о пробах для тебя на завтра! – Кантемир с трудом переводил дыхание. – Роль небольшая, в сериале, но думаю, вещь будет с высокими рейтингами, я знаю продюсера и сценаристов. Сейчас, подожди, у меня даже распечатка текста есть.

Кантемир сбегал к своему тренчу и, не без труда увернувшись от рук, тянувших его танцевать, возвратился со свернутыми листами.

– Завтра в два в третьем павильоне на «Мосфильме». Это отличный старт карьеры, тебя запомнят.

Лариса прижала листки к груди.

– Тогда мне надо домой, отоспаться и подготовиться.

В этот момент за пианино заглянул Пересвет.

– Ну-ну, куда это дальневосточная звезда собралась? О чем это вы тут шушукаетесь? Никого не отпустим!

Лариса поддалась на уговоры и вернулась в потную гущу танцующих. Ребята скакали как безумные, будто завтрашний день никогда не наступит. Иногда разыгрывали на танцполе сценки: дуэль на шпагах, предложение руки и сердца, качку на корабле. Когда они наконец вывалились из «Маяка», уже светало; в ушах звенело от громкой музыки, Лариса была пьяна и абсолютно счастлива.

Дома ее уже ждала бодрая и деловитая сестра.

– Ну и видок у вас, девушка. – Люба осмотрела с ног до головы помятую и взмокшую Ларису.

– Да, что-то я задержалась… Но у меня завтра пробы на «Мосфильме», представляешь? Вернее, уже сегодня… Подскажешь, как доехать?

– На метро до «Университета», а там на остановке спросишь, на какой автобус сесть. – Люба, натягивая унылую серую юбку, неодобрительно косилась на сестру. – Тебе бы протрезветь для начала.

– Спасибо за все,