Хорошая женщина - Луис Бромфильд

И постепенно он привык как можно больше времени проводить вне дома: Он то гулял за городом, то бродил по мрачной Низине, где не было риска встретить знакомых, кроме серой фигуры Ирены Шэн, без устали совершавшей свои обходы. Однажды он встретил даже старую лэди, мать Ирены, катавшуюся в последний раз по городу.

Чувство напряженного ожидания, еще более томительное, чем в Мегамбо, воцарилось в аспидно-сером доме. Оно разрешилось, наконец, в воскресенье на исходе четвертой недели пребывания Филиппа в родном городе, когда Эмма, Наоми и Филипп завтракали, по установившемуся обычаю, у дяди Эльмера. Мрачная это была трапеза. Всех, кроме тети Мабель и ее десятилетней дочери Этель, подавляло сознание греховности Филиппа. Столовая из-за малого числа окон была погружена в полумрак, так как Эльмер не позволял расходовать газ на излишнюю иллюминацию. Вилки работали больше ощупью, причем Эльмер разглагольствовал о недостаточном давлении в газопроводных трубах, обусловленном расточительным расходованием газа жителями города.

Драма разразилась после продолжительной подготовки со стороны Эммы.

— Вчера я беседовала с преподобным Кэстором, — словно невзначай заметила она. — Он заходил в ресторан повидаться со мной.

— Выглядит он неважно, — вставила Мабель. — Тяжело, видно, иметь больную жену. Так жить мужчине не годится.

Эльмер поспешил перебить ее, опасаясь, очевидно, как бы не пришлось выслушать нескольких замечаний физиологического свойства, которыми Мабель умела иногда поставить втупик слушателей.

— Он хороший человек. Большое счастье для нас иметь такого пастыря.

— Бог вознаградит его за его терпение, — набожно вздохнула Эмма.

— Я говорила с ним позавчера, — сказала Наоми. — Я, пожалуй, буду петь в хоре, пока мы не уедем отсюда.

Смутное подозрение закралось в Филиппа: нет ли здесь заговора, клонящегося к тому, чтобы заставить его сделать нечто против его воли? Уж не был ли срепетован этот разговор заранее?

— Да, в хоре есть вакансия, — заметила Эмма. — Твой сильный голос окажется очень кстати.

— Правда, — продолжала Наоми, — я так давно не пела, — с той поры, как оставила молитвенные собрания.

— А Филипп, ведь он тоже пел когда-то?

— Теперь он уж не поет. Он даже не помогал мне обучать пению туземцев Мегамбо.

Филиппу показалось, что Мабель бросила на него сочувственный взгляд. Она далеко не блистала умом, бедная тетя Мабель, но иногда, казалось ему, ее осеняла внезапная интуиция: уж очень хорошо изучила она Эльмера и его сестрицу. Сидела она как-раз напротив Филиппа и, по обыкновению, ела слишком много. Она все еще не разрешилась от бремени, хотя, по какой-то ошибке в вычислении, роды вот уже больше месяца ожидались с часу на час. Только вчера она отпустила такое замечание: «Вероятно, маленький Джимми появится на свет двух лет от роду, со всеми зубами», чем повергла все общество в замешательство. С другим мужем она народила бы не меньше десяти-пятнадцати детей, — она была создана для такой роли.

— Я познакомилась с Эльмером, — радостно сказала она, — именно в хоре. Я пела альтом, а он — басом. Его место было как-раз за мной, и вот однажды его нога…

— Мабель! — остановил ее Эльмер.

Бедной Мабель пришлось уклониться от рассказа о днях ухаживания.

— Я вообще заметила, что множество романов завязывается в церковных хорах. Например, эта мисс Бунзен, которая убежала с…

Поток воспоминаний тети Мабель был вторично запружен, на этот раз Эммой.

— Отлично делаешь, Наоми, — сказала она, — это поможет тебе заполнить невольный досуг. — И затем, вытирая салфеткой ложку (что всегда делалось ею демонстративно — знак недоверия к хозяйственным способностям Мабель), она прибавила: — Между прочим, он предполагает посвятить одну из воскресных служб целиком тебе и Наоми. Подумай, Филипп, какая это честь! Я, конечно, сказала, что вы оба будете в восторге.

— Да, — сказала Наоми, — мне он тоже говорил об этом. Мы должны будем рассказать о пережитом в Мегамбо. — Ее бесцветные глаза заметно оживились.

Тогда Филипп, наконец, заговорил:

— Ничего я не расскажу. С меня довольно. И не пойду на эту службу.

Воцарилось зловещее молчание, нарушенное только звоном вилки, выпавшей из рук маленькой Этель.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Вы прекрасно меня понимаете. Я уже говорил вам и не могу повторять без конца.

— Но, Филипп, нельзя же обидеть отказом такого прекрасного человека, как преподобный Кэстор. Он всегда был так добр к тебе и каждое воскресенье молился за вас.

Филипп молчал, стиснув зубы.

— А мы все так этого ожидали! — добавила Эмма.

«Так вот, в чем дело! — мелькнуло подозрение у Филиппа, — они ждут не дождутся этого дня, чтобы согреться в лучах всеобщего внимания и славы в то время, как он, Филипп, будет вещать восторженным слушателям о своих переживаниях „в дебрях Африки“. Не потому ли, — подумал он, — хотят они отправить его обратно? Из его страданий они почерпнут новую славу». Он вдруг разозлился.

— Ты можешь ему сказать, что я наотрез отказываюсь.

— Но, Филипп, ты должен сказать ему сам.

— Я не желаю его видеть.

Здесь в разговор вмешался Эльмер, пустив в ход свою обычную тактику.

— Конечно, я понимаю, почему Филипп не желает его видеть. — Он сделал знак Эмме. — Я возьму на себя переговоры с преподобным Кэстором. Я расскажу ему о состоянии духа Филиппа.

Снова гнев овладел Филиппом. Он даже отодвинул свой стул, точно собираясь встать и уйти. Но, как это ни странно, его остановила тетя Мабель: что-то мелькнуло у нее в глазах, и гнев Филиппа испарился.

Последовала томительная пауза. В комнате становилось все темнее и темнее. Молчание нарушил дядя Эльмер:

— Полагаю, Филипп, что тебе придется искать себе работы, если ты намерен остаться здесь. Ведь, это, в сущности, значит начать жизнь сызнова.

— Да.

— Конечно, ты мог бы стать учителем. Ты, ведь, получил отличное воспитание. Оно стоило твоей матери немало денег.

— Да.

— Но пока тебе не удастся достать уроков, я мог бы устроить тебя на фабрике. Разумеется, — тут Эльмер подарил его снисходительной улыбкой, — разумеется, при твоей подготовке от тебя вначале будет не много пользы. Тебе придется всему учиться и начать с упаковочного отделения.

Но тут Филипп прервал его неожиданным заявлением, подействовавшим как взрыв бомбы.

— Я уже достал себе место, — сказал он. — Я приступаю к работе сегодня после полуночи.

— Сегодня… после полуночи? — промолвила Эмма. — Бога ради, что это значит?

— Я буду работать на заводе. Там я получил место.

— На заводе! Ты с ума сошел! To-есть как это — на заводе?

— Очень просто, — сказал Филипп, уставившись в свою тарелку. — На одном из заводов. Все уже улажено.

Наоми неожиданно заплакала, сначала тихо, потом все громче и громче, точно дав, наконец, волю долго сдерживавшимся чувствам.