Собака за моим столом - Клоди Хунцингер

Когда я проходила мимо Грига, он не мог удержаться от искушения рассмотреть меня во всех подробностях, целиком, я это чувствовала.

Когда Йес догадывалась, что я собираюсь выйти из дома, она набрасывалась на мои ботинки, трясла их, как двух зайцев, потом яростно забрасывала подальше, разодранные, искромсанные, изуродованные от избытка любви. А если я брала плащ, да еще и палку, просто радость превращалась в безумную радость. Ее безрассудство передавалось и мне. А как она боролась с грустью — мне следовало поучиться. Ее исступление взвинчивало мое исступление, но мне как-то удавалось не привносить излишний порядок в наш и так слишком упорядоченный мир. Мне было приятно думать, что мы добавляем этому миру веселья. И непристойности. И ненормальности. И сумасбродства. И сумасшедшинки.

Так — благодаря Йес — я вновь обрела привычку рано на заре отправляться на прогулку, молча, бесшумно, крадучись. С ней. И с мокасинами. Я чувствовала, что эти башмаки с каждой прогулкой становятся все мягче. Всё легче. Они все лучше поддерживали мои лодыжки, освобождая меня от общества и его базовых понятий. Мы исследовали уголки, в которые я давно не забредала, и даже те укромные места, в которые не пробиралась ни разу. Я делала успехи. И отмечала их в своей записной книжке: 3 километра. 5 километров. 7 километров туда и обратно. И это было лишь начало. Трудное начало. Затем я стала класть в карман мобильник, чтобы знать, сколько шагов делаю за два часа. И сколько километров. Однажды я прошла тринадцать километров туда и обратно, это заняло у нас целый день. Я почувствовала, что это максимум. И тогда я мысленно начертила контуры острова радиусом семь километров. Эдакий радостный радиус. Это был наш остров. Остров в горах. Куда можно было отправиться жить, идя при этом не слишком быстро. И не слишком далеко. Исследовать то, что находилось поблизости от нас.

Мы были счастливы шагать, подхваченные двумя потоками: жаждой приключений и жаждой новых встреч. Йес выглядела более восторженной. Она была моей хозяйкой. Домашним животным, звонким лаем оберегающим свою территорию, и пастушьей собакой, стоило ей выйти за порог. Если ей казалось, что меня заносит куда-то не туда, она подходила сзади и прикусывала лодыжку чуть повыше башмака, как овчарка овечью ногу, направляя туда, куда мне следовало идти: то есть домой. Она не любила, когда я отбивалась от стада. Когда переступала границы. Это было животное, созданное Адамом. Не Евой. Надо перечитать «Рождение Лиса»[32]. Йес настаивала на возвращении к исходным рубежам. На возвращении домой. Domus[33]. Она ведь жила с нами так давно, защищала от волков, бодрствовала у очага. В этом заключалась ее миссия, и она относилась к ней очень серьезно. Принести в зубах брошенную палку ей было неинтересно. Преследовать оленей тоже. Ей куда больше нравилось раздирать мох острыми, как у гиены, зубами, демонстрировать мне, как здорово у нее получается, и радоваться, что удалось уцелеть в резне, которую сама же и устроила. Она жила более полной жизнью, чем я. Она, если можно так выразиться, была в нее больше вовлечена физически.

Мы бродили по болотам, насыщенным испарениями.

Мы бродили по лохматым лесам, с ума сойти, какие они были лохматые, по прибитым дождем папоротникам, по бугристым верещатникам, по разнообразным мшаникам, сколько их было, иногда четыре разных вида на одном утесе, а какие очертания — диваны, кресла, подушки, а какой покров — то борода и волосатый мужской торс, то женские подмышки и лобок.

Не рубите дубки, не брейте лобки[34].

В моей комнате к одной из полок книжного шкафа, кроме этого экофеминистского слогана, был прикноплен портрет Шарлотты Перриан[35], одетой в альпинистские штаны, грубые горные ботинки и белую блузку без рукавов, она принимала солнечные ванны, растянувшись на скале и закинув за голову обнаженные руки. Моя жена с подмышками куницы[36]. Она, Шарлотта, — куница, ласка. Очаровательная ласка, изящная, мускулистая, самая маленькая представительница семейства куньих в Европе, шестнадцать сантиметров в длину, меньше горностая, более ловкая, ее извилистое тельце, проскальзывающее в любое отверстие, куда ему надо, туда и проберется, белые грудка и живот, темная спинка, невинная мордочка, только что напившаяся теплой крови, черные зрачки, маленькие круглые ушки — это существо и дневное и ночное, ласка белых снегов и сумрачных лесов, mustela nivalis, ласка обыкновенная, не поддается дрессировке, воровка, плутовка. Она может, если нужно, вцепиться в горло, перекусить яремную вену своими сильными острыми зубами. Вцепиться и не отпускать. О чем думала она в тот день, эта девушка, растянувшаяся на скале под лучами горного солнца, когда даже воздух вокруг нее искрился страстью, вибрировал хищным желанием? О тумбочке палисандрового дерева? О форме шезлонга? О необходимости свернуть с пути? О свойствах кожи? О прочности стали? Может, и ни о чем. Абсолютно настоящая, умеющая быть только настоящей. Отсюда она и черпала свою силу. Наверное, и свободу тоже. С соболиной опушкой.

Внезапные повороты. Съезд с дороги. Объездной путь.

Ослепление.

Нелепое отклонение.

Йес прокладывала путь, я со своей палкой хромала за ней, сгорбившись и уткнувшись глазами в землю, та еще картина, а в траве полным-полно ярко-красных мухоморов, и я невольно поддавала их ногами, так их было много. Разумеется, я извинялась. Грибы. Я знала, как важны грибы во времена бедствий и отчаяния, как и поэты, вполне возможно, они и были нашими поэтами, вполне возможно, поэты прятались в грибы, готовые нас спасать. Я знала, что грибы играют важнейшую роль, в моей библиотеке имелась книга антрополога Анны Цзин «Гриб на краю света. О возможности жизни на руинах капитализма», культовая книга, из которой я узнала о волшебных грибах мацутакэ, прямо-таки порция оптимизма в нашем депрессивном мире. В общем, я знала, что грибы очень важны, хотя и не читала книгу биолога Мерлина Шелдрейка «Запутанная жизнь: Как грибы меняют мир, наше сознание и наше будущее», которой в моей библиотеке не было.

И мы шли, Йес и я, мы все шли и шли. Делали большие круги, прежде чем вернуться домой. Это было трудным испытанием для моего тела, несмотря на мокасины. Однажды оно споткнулось и — хоп! — улетело вперед, и вот я уже валяюсь на земле, мне пришлось извернуться, опереться на локти и с трудом поднять свою неуклюжую тушу под терпеливым взглядом Йес. Всегда нужно было думать о нем, моем теле, не забывать вовремя разворачиваться. Быть предусмотрительной. Учитывать его возраст. Помогать ему.

Чего я