Глафира и Президент - Анастасия Викторовна Астафьева

Глафира замолчала.

— Подождите, так она, получается, замёрзла? Умерла?! — воскликнул Президент. — А где же тут хорошее окончание?

— Сейчас доскажу… — бабка глотнула из кружки. — Нашли Манечку весной у этого родника. Нетленную! Спит сиротинушка, даже румянец на щеках играет, а в ручке иконка зажата, «Защитница сирых и оставленных», а в простонародье — «Матушка-Сиротская». Обретение образа случилось на этом самом месте! Поэтому и источник этот всегда святым был. И особенно вдовам, сиротам вода эта помогала. Помолится вдова у ручья, и, глядишь, возьмёт её с сиротками хороший человек замуж. А если сам сиротка поплачется на месте Манечкиной гибели, примут его в семью. И обязательно приёмные родители будут с ним добры и ласковы… А Манечку схоронили. Страсть народу пришло. И круглый год на её могилке цветы цветут. Даже зимой снег разгреби — и увидишь подснежник голубенький. То душа невинная на белый свет глядит.

— Очень грустная история… — вздохнул Президент. — А тётка? Тётка Манечкина никак за зло не поплатилась?

— Бог всё видит — кто кого обидит! — погрозила Глафира в воздухе пальцем. — Родила тётка больного ребёнка. Всю жизнь с ним маялась-каялась. Да ничего назад не поворотить.

— А как же узнали, что Манечка Богородицу здесь встретила? Кто мог рассказать, если свидетелей не осталось?..

Бабка неодобрительно взглянула на главу государства.

— Так это Богородица девочке в ручку свой образ вложила, неужели непонятно? А Манечка людям во снах стала приходить и просила поставить часовню. И вот там, наверху, — Глафира показала рукой, — построили сельчане деревянную часовенку по наказу Манечки. И образок этот туда внесли, и молились ему. Но вскоре настали безбожные времена. Часовенку спалили лихие люди. Пропал и образок. А вера человеческая не пропала! — голос рассказчицы возвысился, зазвучал твёрже. — По сей день живёт! Поэтому и окончание у истории — хорошее. Загляните в молельный домик — там образки стоят всё Богородицыны, всё «Матушки-Сиротские». Несут люди, молятся о заступничестве.

В воздухе повисло торжественное молчание. Только ручей всё шептал, только птички всё попискивали.

— Я, наверное, всё же искупнусь, — поднялся Президент с лавки и, махнув стоящим наверху ребятам, крикнул — Алексей! Принеси мне полотенце!

А сам снял и положил на скамейку куртку-ветровку, стянул с себя футболку. Глафира невольно засмотрелась на накачанный торс Президента, на его сильные, мускулистые плечи, смутилась и, спрятав взгляд, пошла к лесенке.

— Я там, наверху, подожду…

На середине лестницы она встретилась с Алёшей, всё же оглянулась и увидела в приоткрытой двери купели, как глава страны трижды погрузился с головой под воду, быстро выскочил из ледяной воды. Охранник шагнул к нему с большим развёрнутым полотенцем. Президент закутался и трижды перекрестился.

Глафира стала подниматься дальше, но тут голова у неё закружилась, она схватилась за перила, зажмурилась. А когда открыла глаза, в них всё ещё плавал цветной туман, и в этом тумане стояли и улыбались ей Богородица и Манечка.

Совсем близко белка метнулась по стволу уцелевшей ёлки. Глафира вздрогнула. Видение рассеялось. И сколько ни жмурилась очарованная им старуха, больше не являлось.

Глафира сошла с лестницы, повернулась к источнику и отвесила ему поясной поклон, коснувшись пальцами земли. А когда распрямилась и в глазах её снова поплыл туман, увидела, как над поднимающимся от родника Президентом засиял ореол из солнечных лучей. Она оглянулась на стоящих рядом Никитича и Илью: может, тоже увидели чудеса, — но те о чём-то тихо и буднично переговаривались.

Не каждому даётся…

После родника и купания Президент сделался молчаливым, сказал, что хочет побродить один, подумать. Но Никитич его одного, конечно, не отпустил. Шёл следом на приличном расстоянии, но чтобы спину главы всё время видеть.

Илюша с Алёшей — вот ведь мальчишки! — занялись металлоискателем. Не сразу разобрались, как им пользоваться, поспорили, думали даже, что сломан. Попытались найти подсказку в Интернете, но в лесу телефоны сеть не ловили. Плюнули, покумекали и дошли до всего сами. А потом часа два бродили по полю и по бору со своей игрушкой, рыли чего-то лопаткой, пока не надоело.

Когда и они, и Президент с Никитичем вернулись, Глафира стала всех кормить всё теми же пирожками с квасом. Парни похвастались трофеями: складной ножик — видно, грибник потерял, медная пуговица, обломок лемеха от плуга и пара пустых гильз от охотничьего дробовика.

— Надо в цветмет сдать, — хохотнул Илья, — на два чупа-чупса как раз хватит!

— Да ладно тебе, — добродушно осадил его Алёша, настойчиво пытавшийся реанимировать намертво заржавевший ножичек, — мы же только начали. Может, ещё клад найдём настоящий. Чугунок с золотыми монетами.

— Жили тут у вас в дореволюционные времена богатеи? — обратился Илья к Глафире. — Покажете местечко?

— Да какие у нас богатеи?.. — отмахнулась старуха. — Беднота да голытьба, крестьяне — одно слово, — она задумалась и продолжила — А вот в соседнем уезде барынька жила-а. Усадьба у неё, коляска с конями, дворовые люди, всё как положено. Муж её, барин, значит, старше её был намного. И помер рано. А она красивая была, стройная, глаза — озёра. Сватались к ней молодые люди. Но барынька никому больше руки не подала. Сорок лет в трауре провела, в молитве, с монашками. Всё мужнино добро в дар монастырю и принесла.

— Так уж и всё? — засомневался Никитич. — Жить-то на что-то жила, и дом содержала, и дворовых.

— Это я не скажу, не знаю, — пожала плечами Глафира. — Наверное, на хлеб-то приберегла, а дворовых распустила, оставила при себе двух девок да кухарку. Жила в трёх комнатах, остальной дом заколотила.

— Вот ведь бабы, — проворчал Алёша, у которого заметно испортилось настроение, — барин копил-копил, усадьбу строил, хозяйство вёл, а она вместо того, чтобы беречь и преумножать, монастырю отдала. Дары, видите ли! И много она через эти дары счастья поимела?

— Дак она же не просто так отдала! — возмутилась Глафира. — Не сдуру! Это муж её, барин же, и попросил!

— Хозяйство разорить попросил? Никогда не поверю! — продолжал злиться парень.

— Экий ты... — обиделась бабка.

Но Президент успокоил её:

— Не обращайте внимания, Глафира Фёдоровна, у Алексея своя личная драма и зуб на всех женщин. Рассказывайте дальше…

У Алёши желваки заходили на скулах, но возражать он не посмел.

— Душу свою отмолить он её попросил! — продолжила Глафира. — Барин по молодости в Петербурге жил и гордый характер имел. Что не по нему — дуэль. И убил не то девять человек, не то одиннадцать. А его самого никакая пуля не брала. Поговаривали, договор у него с чёртом. Душу заложил. Но с последним у