Черное сердце - Сильвия Аваллоне
Черное сердце читать книгу онлайн
НЕЗАКОННОЕ ПОТРЕБЛЕНИЕ НАРКОТИЧЕСКИХ СРЕДСТВ, ПСИХОТРОПНЫХ ВЕЩЕСТВ, ИХ АНАЛОГОВ ПРИЧИНЯЕТ ВРЕД ЗДОРОВЬЮ, ИХ НЕЗАКОННЫЙ ОБОРОТ ЗАПРЕЩЕН И ВЛЕЧЕТ УСТАНОВЛЕННУЮ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВОМ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ.
В альпийской деревушке, где живут всего два человека, появляется Эмилия. Эта худенькая молодая женщина поднялась сюда из долины по козьей тропе, чтобы поселиться вдали от людей. Кто она, что привело ее в захолустную Сассайю? – задается вопросами Бруно – сосед, школьный учитель и рассказчик этой истории.
Герои влюбляются друг в друга. В потухших глазах Эмилии Бруно видит мрачную бездну, схожую с той, что носит в себе сам. Оба они одиноки, оба познали зло: он когда-то стал его жертвой, она когда-то его совершила, заплатив за это дорогую цену и до сих пор не избыв чувство вины. Однако время все ставит на свои места и дарит возможность спасения.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Тогда в долине жило побольше людей. Нас, малолеток, было, может, человек двадцать, если взять разные деревушки, но все мы знали друг друга, вместе росли. Летним утром убегали из дома, бросив в рюкзак хлеб и кусок сыра, и возвращались поздно вечером, голодные и усталые. Взрослые нас не искали, не ругали. Только просили: вы там поосторожнее, не упадите в овраг, не потеряйтесь в темноте. Мы передвигались стаями, как волки, прикрывали друг друга. В коротких штанишках, с исцарапанными ногами, с перочинными ножичками в карманах. У Валерии был складной нож, она делала копья из веток и духовые трубки из камыша, вырезала на коре инициалы, помечая территорию. У нее была своя компания, я им только мешал. Но ходил за ней хвостом, прицепился, как клещ, к ее друзьям, которые были старше меня лет на шесть-семь. Сестра первой входила в этот домик, где когда-то, вероятно, хранили сено или каштаны, а может, укрывали овец от непогоды. Она врывалась с палкой и гоняла летучих мышей, заставляя их в ужасе разлетаться, раздавала приказы мальчишкам. Она была командиршей, воительницей, Лесной Ведьмой.
А я, как трус, оставался снаружи. Щуплый, некрасивый. Я и в детстве был ботаником, в пять лет уже умел читать, писать и считать, а она в свои одиннадцать была чудом красоты, жизнелюбия и находчивости, так что ни книги, ни оценки ее не интересовали. Все в долине были в нее влюблены, а я – больше всех. Потому что она была дикой, свободной, потому что она сияла. К тому же во мне и в ней текла одна кровь. Ничто не могло разлучить нас. Уверенность в этом была так же тверда, как гранит, как сланец, как горы.
Но все сложилось так, как сложилось.
Потом она уже не была ни свободной, ни красивой. Потом я смотрел, как она ожесточается, умолкает, увядает.
Я никогда не предавал ее, с изумлением осознал я, до вчерашнего дня.
Пока я лежал среди листьев рядом с тайным местом нашего детства, разрываясь между тем, чтобы забыть ночь, проведенную с незнакомкой, имени которой я, кстати, до сих пор не знал, и бежать к ней что есть мочи; между тем, чтобы забыть Валерию и наконец-то разыскать ее, – пока я лежал так и маялся, где-то внизу, в Сассайе, незнакомка беспокойно кружила по скрипучему дому Иоле, завернувшись в халат. Она поняла, что у нее почти не осталось чистого белья, и осознала, что столкнулась с куда более сложной проблемой, чем отсутствие телевизора: в доме не было стиральной машины.
Я не видел, как она то и дело подходила к окну, чтобы понять, у себя ли я. Не видел, как она, погружаясь в зыбучую, аморфную субботу, курила одну сигарету за другой и вслух ругалась с подругой: «Вот стерва, могла бы и попрощаться. Могла бы взять мой номер у Марты и позвонить, могла бы сказать: „Сил нет, устала не спать, теперь буду спать вечно“. Я бы тебя поняла, посочувствовала: „Подумай о дочери, сволочь, не делай глупостей“».
Я был уверен, она считала меня бессловесным, тупым, заурядным любовником. И забраковала. А она – после душа волосы были еще мокрые и саднили порезы от бритвы на запястьях – достала блокнот с шершавыми листами формата А4 и пенал. Ей надоело справляться с болью с помощью одноразовой бритвы. Она присела за кухонный стол, закурила очередную сигарету и, вооружившись серым мягким карандашом, набросилась на белый лист.
«Слова бесполезны, – объяснит она позже, – рисунки – другое дело». Прямая линия, изогнутая, круг – они преданы образам, знают свой предел, почтительны к тому, что скрыто под поверхностью и причиняет боль, – рисунки не ищут определений.
– Я даже не спросила, как тебя зовут, – сказала она бумаге, рисуя контуры, штрихуя, создавая светотени.
«Что мне скажет о тебе твое имя, чего я еще не знаю? Мы – не имена, не фамилии, не разные там отчеты, составленные психиатрами, соцработниками, экспертами, – подумала она. Мы все – светотени. Черные дыры, из которых порой неожиданно пробивается луч света. А ты хороший, я это сразу увидела. Колючий, запутавшийся сам в себе, но хороший. В отличие от меня».
Я вернулся на закате. Посмотрел на дом напротив: свет не горел, казалось, там никого нет. Подойдя к своей двери, я наступил на что-то, издавшее знакомый хруст. Посмотрел под ноги и увидел скомканную бумажку, похожую на одну из тех шпаргалок, которыми перебрасываются мои ученики. Сердце тут же забилось.
Я мог бы не поднимать ее, проигнорировать. Голова подсказывала, что правильнее держаться за прошлое, что будущее – всего лишь смутная, пустая фантазия. И все-таки я поднял этот комок бумаги.
Вошел в дом, закрыл за собой дверь. Прислонился к стене в том месте, где меня точно никто бы не увидел. В гаснущих лучах дня расправил лист.
Это был портрет. Резкий, точный. Бородатый старик с лицом, обрамленным жесткими вьющимися волосами, морщинистый лоб, по-детски беспомощные глаза, в которых застыла бесконечная печаль.
Это был я. Я сразу узнал себя.
Она поняла: я был счастливым ребенком, потом внезапно стал стариком, а между этим ничего не было.
В правом нижнем углу она написала: Сассайя, 7 ноября 2015. Тебе от Эмилии.
7
«Женщины не жестоки. Согласно последним исследованиям коры головного мозга, они лучше, чем мужчины, способны справляться с болью, гневом, разочарованием. Это отчасти объясняет тот факт, что среди заключенных в итальянских тюрьмах женщины составляют лишь 4,2 процента».
Это утверждение их рассмешило.
– Эй, девоньки! – закричала Джада. – Мы – редкость! Исключение из исключений.
– Нет, они говорят, что у нас нет таких мозгов, как у мужиков, – возразила Ясмина. – Лично я чувствую себя оскорбленной.
– Я тоже, – добавила Мириам, ударив кулаком по парте, – я здесь как раз потому, что мужики меня довели!
– Точно! Молодец!
И все закричали.
Бедняга Пандольфи, учительница по итальянскому, принесшая статью с какими-то поучительными целями, тщетно пыталась их угомонить, но пламя уже вспыхнуло: «Что за урод написал?», «Сравнивает нас с мужиками», «Мы – НЕ ТАКИЕ!», «Это мы-то слабоумные?», «Потому что не стали терпеть, не проглотили, как другие?», «Да что они про нас знают, придурки!»
Вот-вот могло начаться восстание.
Марта, как всегда, внесла свой вклад в дискуссию:
