Разговоры в рабочее время - Нелли Воскобойник

Меня совершенно серьезно спрашивают, поможет ли лечение; стоит ли пить вот эти желтенькие кругленькие пилюли, которые прописала молодая ненадежная докторша; не будет ли больной, которого сегодня облучили в первый раз, светиться ночью, и родятся ли здоровые дети у пятилетнего Хаима, которому мы лечим совершенно безнадежную опухоль мозга. Меня спрашивают, где находится сорок пятый кабинет, как фамилия заведующего отделением, можно ли мне позвонить вечером и задать еще пару вопросов и в каких единицах измеряют дозу облучения.

Кроме того, все любят использовать меня для перевода русскоговорящим (не только русским, но и грузинам, таджикам, украинцам и болгарам). Тут уж вопросы и ответы идут с двух сторон. Ответы русских пациентов на рутинные вопросы доктора очень отличаются от того, что говорят евреи. Русские, как правило, стесняются признаваться, что плохо себя чувствуют. Им неловко перед доктором, который старался. Они врут, что у них нет поноса и что, кроме легкой слабости, их ничего не беспокоит. Они не хотят принимать обезболивающие и очень смущаются, если их анализы крови не так хороши, как хотелось бы врачу. Все это заранее известно, и поэтому я допрашиваю их с пристрастием и уговариваю во всем сознаться, как подсадной агент НКВД.

Но у русских есть один пунктик: они свято верят, что кроме того хорошего лечения, которое они получают, есть другое – гораздо лучшее, которое придерживают для других, более важных пациентов. Они не возражают, это кажется им вполне справедливым. Один из моих постоянных клиентов по переводу на иврит умолял меня сознаться, что если бы такая же болезнь, как у него, была у нашего премьер-министра, тому дали бы другое лекарство.

Вопросы мне задают самые разнообразные. Не так давно известный физик-ядерщик из института Вайцмана расспрашивал о нюансах поглощения тормозного излучения в биологических тканях, и я отвечала, опасаясь обнаружить на его лице ироническое выражение или приподнятую бровь.

А бывают вопросы настолько глупые, что обескураживают: меня несколько раз спрашивали, мужского или женского пола рак, которым болеет наш клиент. С годами я узнала: народное мнение считает, что рак-самец куда благоприятнее для прогноза, чем более упрямая самка.

Однажды поздно вечером мне позвонил пациент, который узнал мой телефон окольными путями, и чрезвычайно взволнованно спросил, можно ли ему есть бананы. Я не стала упрекать его за то, что он меня разбудил, или удивляться тому, что этот вопрос он решил задать именно мне, а утомленно ответила: «Можно!»

Самый интересный вопрос задала флегматичная женщина средних лет. «Скажи мне, – попросила она, – вот это лечение, что я у вас тут получаю, это химия или натуральное?» Я ошалело оглянулась на бункер, из которого она вышла, прикинула, какой ответ будет ближе к истине, и твердо ответила: «Натуральное!»

Зрительная память

Я уже говорила, что у меня ужасная зрительная память. Могу несколько раз разговаривать с человеком, а уже через пару недель совершенно забыть, как он выглядел. Множество раз я встречалась с людьми, которые горячо меня обнимали и расспрашивали о моих родственниках и знакомых, а я, сладко улыбаясь, пыталась сообразить, каким боком мы близки и кто бы это мог быть.

Некоторое смутное чувство все-таки намекает мне, из какого мира мой собеседник – например, семья и соседи (но не говорит, подлое, в каком городе или хотя бы стране!); или соученики и их родители, но мои или детей, из детского сада или университета – не уточняет.

Разумеется, я не одна такая. Известна история про очень старого и очень знаменитого дирижера, который не запоминал собеседников, встреченных им на своем более чем восьмидесятилетнем жизненном пути. Такие, как мы с ним, вырабатывают технику разговора, позволяющую выпутываться из этой неприятной ситуации. Однажды дирижера посетила молодая дама, чтобы выразить восхищение его концертом. Он поинтересовался ее делами, а также спросил, как поживает ее батюшка. Она ответила, что папа здоров. «А чем он теперь занимается?» – спросил дирижер. Дама немного удивилась: «Как обычно, сэр, он король Англии».

И вот сегодня я встречаю в коридоре больницы человека, который приветливо и даже ласково мне улыбается, и понимаю, что мы с ним знакомы. Очень привлекательный седовласый джентльмен с интеллигентным русским и прекрасным ивритом. Я пытаюсь незаметно выяснить обстоятельства нашей предыдущей встречи. Он говорит, что я ему очень помогла. Абсолютно пустой номер – кому только я не помогала…

Мы беседуем несколько минут о том о сем, а чувство, что работает на меня вместо зрительной памяти, посылает какие-то тревожные сигналы и рекомендует закругляться. Но я его игнорирую и продолжаю приятную беседу.

Наконец, собеседник говорит мне: «Помните, в прошлый раз вы сказали, что мой счетчик Гейгера неисправен?»

И я вспоминаю всё!

Пару месяцев назад после нескольких таких же коридорных бесед он зашел в комнату физиков и попросил сказать ему, какая длина волны у лучей с энергией шесть мегаэлектронвольт, которыми мы облучаем больных. Я этого, разумеется, не знаю, но с помощью элементарной формулы, справившись при этом насчет постоянной Планка, посчитала и записала ему полученное значение на листочке. Он посмотрел, смутился и сказал, что ему непривычно оперировать числами, записанными в таком виде, поэтому не могла бы я записать результат со всеми полагающимися ему нулями. К этому времени вокруг нас уже собралась вся группа ухмыляющихся физиков, довольных тем, что заниматься ерундой выпало мне, а не им. Они с удовольствием вручили мне чистый лист бумаги и толстый черный фломастер, и я написала ноль, точку, потом еще одиннадцать нулей и три значащие цифры. Клиент остался совершенно доволен. Он взял листочек, походил по комнате, задумчиво глядя в него, что-то прикинул в уме и сказал: «Ну что ж! Волны такой длины я могу испускать из головы. Присылайте ко мне больных – я буду их лечить. Или я сам могу приходить…»

Все улыбки немедленно исчезли. Мы горячо заверили, что будем присылать к нему больных. Или пусть он сам приходит. И закрыли за ним дверь.

Вот о чем предупреждало меня проклятущее чувство, исходящее оттуда, где у нормальных людей обитает зрительная память. В следующий раз я буду прислушиваться к нему внимательнее.

Доктор Марк

Хороший врач всегда ужасно занят. Каждый новый больной – это уникальная история болезни: куча результатов анализов, смутные вводные данные, записанные другими врачами, описания перенесенных операций, собственно тело пациента, подлежащее осмотру, ощупыванию и прослушиванию, и… его длинные, по большей части путаные