Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич

вы поверьте, граф, все это она наделала!.. Моя дочь, княжна Шастунова, не может серьезно любить этого ничтожного господинчика (се petit monsieur de rien) и желать сделаться какою-нибудь Frau Professorin! Ее сбили с толку дурные советы, и когда она придет в себя, рассудит, ей станет стыдно за свое увлечение и глупость (son entraînement et sa bêtise): она поймет, что ее мать (sa mère qui l’a mise au monde) не могла согласиться на ее вздоры… Я, разумеется, отказала этой барыне наотрез. Лине это, может быть, теперь неприятно, но, поверьте, она очень скоро образумится, оценит меня и вас оценит, милый граф, я вам ручаюсь.

Он глубоко вздохнул и недоверчиво закачал головой.

– Легко сказать, трудно ожидать на самом деле. Княжна полюбила…

– Она разлюбит, дорогой граф, клянусь вам! – перебила его Аглая слезным голосом и умоляющим жестом простерла к нему руки.

– Не вижу почему, княгиня! – сказал флигель-адъютант с новым ироническим оттенком, – особенно, – примолвил он как бы про себя, – при тех условиях, в которых она находится здесь.

– Вы хотите сказать, пока эта змея и ее племянник тут?.. Но я надеюсь, что они выберутся отсюда (qu’ils déguerpiront d’ici) сегодня же!..

– Разлука так же мало может помешать княжне думать о них… о нем, как не помешает она мне скорбеть о ней и о моих потерянных надеждах, – театрально вздохнув еще раз, возразил на это Анисьев.

– Не теряйте их, милый граф, не теряйте, ради Бога! Я приму все меры, чтобы прекратить между ними какого бы ни было рода сношения! – заявляла княгиня, грозно насупливая брови.

Но он словно задал себе задачей разбивать одну за другою иллюзии чувствительной маменьки:

– Другими словами, княгиня, подвергнете дочь вашу надзору, контролю… шпионству, наконец, – извините меня за выражение! Но этим вы лишь достигнете результатов, совершенно противоположных вашему желанию, вы оскорбите княжну и, сколько я мог понять ее характер, укрепите только этим преследованием те чувства, которые влекут ее… к этому молодому человеку…

– Но как же быть, граф! – вскрикнула Аглая, багровея от досады. – Я не желаю, я не хочу дозволить ей выходить за этого господина!.. Я ей это сказала и – сдержу мое слово… Вы, милый граф, избранник мой для нее (l’homme de mon choix pour elle), и если б она продолжала не желать выйти за вас, она от меня ничего не получит…

Флигель-адъютант невозмутимо слушал, скрестив руки на груди и слегка моргая пристально направленными на нее глазами.

– Я столько же польщен, сколько и тронут вашим милостивым расположением ко мне, княгиня, – сказал он, наклоняя голову в знак благодарности, – но смею продолжать думать, что избранный вами путь не приведет к желанной вами цели… В какой мере права княжна, сделав выбор, не соответствующий видам вашим, насколько, с другой стороны, вы, ее мать, правы, отказывая утвердить согласием вашим этот выбор ее сердца, – об этом я говорить не буду… В этом случае я в некоторой мере сторона, – примолвил он с грустной улыбкой, – и потому не мог бы здесь быть, вероятно, вполне беспристрастным судьей. Я позволю себе поэтому указать вам только на положение вещей, каково оно есть в настоящую минуту. Княжна желает выйти замуж… за господина Гундурова; вы не согласны на это. Чем более будете вы употреблять усилий, чтобы заставить ее отказаться от своего намерения, тем упорнее, как всегда бывает в подобных случаях, будет она, по всей вероятности, укрепляться в нем… Так может продолжаться до бесконечности…

– Я не уступлю! – взвизгнула Аглая. – Она будет вашею женой, или ничьею!..

Лицо Анисьева приняло выражение оскорбленного достоинства:

– Позвольте заметить вам, княгиня, – промолвил он холодно и строго, – что, несмотря на все то глубокое чувство, которое внушает мне княжна, я не согласился бы никогда получить ее руку путем насилия!

Княгиня перепуганно запрыгала в своих подушках:

– Боже мой, вы не понимаете меня, милый граф!.. Я говорю, что она должна вас полюбить, непременно должна! И почему бы она не полюбила вас? Вы соединяете в себе все, что должно нравиться порядочной девушке (à une jeune fille bien née)!

Он скромно опустил глаза и качнул головой.

– Я почел бы себя счастливым и тем, – вздохнул он, – если бы княжна могла убедиться в моей бескорыстной и беотредельной преданности ей, могла бы увидеть ближе, каким пламенным чувством может исполнить она сердце даже отверженного ею… Но для этого, – примолвил он опять как бы про себя, – нужны были бы другие обстоятельства, другая обстановка…

Он приостановился вдруг, как бы не желая договаривать.

Аглая недоумело захлопала глазами.

– Что хотите вы сказать, граф?

– Здесь, – ответил он, будто нехотя, – в той рамке жизни, которая окружает княжну, мысли ее трудно оторвать от предметов, занимающих ее теперь, и мысль эта должна роковым образом (fatalement) обращаться все в том же неизбежном кругу…

Он взглянул на свою собеседницу и, как бы вдруг вспомнив, что никакой превыспренности речи она одолеть не в состоянии, он заключил просто:

– Пока вы в Сицком, княгиня, вам нечего надеяться на перемену в чувствах и намерениях княжны.

Она сразу поняла, завздыхала и таинственно замигала ему своими круглыми глазами:

– Поверьте, милый граф, я бы завтра же в Петербург переехала, если бы не любезный мой деверь, который об этом слышать не хочет…

Она оглянулась невольным движением и примолвила шепотом:

– Я должна вам сказать, что он же главным образом и поддерживает Лину в ее упрямстве.

Анисьев чуть-чуть повел углами губ, как бы желая выразить, что он об этом знает, и медленно проговорил в ответ:

– Могут случиться обстоятельства, которые заставят князя переменить образ его мыслей.

Аглая вопросительно уставилась на него.

– Какие же это обстоятельства, граф? Ларион ненавидит Петербург и согласился бы жить там только по нужде, если бы поступил опять на службу… Но он ужасно горд и ни за что не станет просить об этом!

– Может сделаться и без его просьбы, – словно уронил флигель-адъютант, пуская в ход свою многозначительную улыбку.

Фарфор, хрусталь и серебро стоявшего еще на столе чайного сервиза внезапно затряслись и зазвенели от напора дебелых прелестей княгини, нажавшейся всем телом на поднос, в избытке охватившего ее волнения. Она вся съехала с дивана и, протягивая через стол руку к своему собеседнику, залопотала прерывающимся от радости и нетерпения голосом:

– Ради Бога, дорогой граф, не томите меня, – вы верно знаете что-нибудь! Его хотят опять пригласить на службу, да?..

Улыбка мгновенно сбежала с его губ, лицо приняло обычное ему, холодное, сдержанное выражение.

– Я ровно ничего не знаю, княгиня, – сказал он официальным