Почти 15 лет - Микита Франко

И тогда Лев, прижавшись щекой к его волосам, сказал:

— Мне с тобой тоже.

Лев [89]

Его выписали в день рождения младшего сына. Ваня скакал кругами по квартире и говорил, что подарок лучше придумать было нельзя, но когда увидел в гараже барабанную установку, его мнение изменилось: папина выписка тут же заняла второе место в списке подарков. Лев не без гордости думал о том, как впервые смог почувствовать и предугадать, что будет важно для такого непонятного и громкого Вани.

— Когда мы были на Байкале, он играл на барабанах вместе с каким-то наркоманом, — этими Лев объяснял Славе своё предложение подарить установку.

Тот изогнул бровь:

— Это ты так Мики называешь?

— Не, — Лев мотнул головой. — С другим. С незнакомым.

— Даже не знаю, что меня смущает больше…

На Ванином празднике Лев чувствовал себя королем торжества, все вокруг него суетились, поднося еду и напитки: стоило Льву бросить взгляд на что-нибудь на столе, как кто-то из троих незамедлительно подрывался и протягивал это ему. В дополнение, Слава отгонял от него детей, как назойливых мух: — Ваня, не виси на папе, — звучало каждые пятнадцать минут. — Ему больно.

Льву не было больно — он уже давно перестал чувствовать всякую боль за грудиной, а потому считал, что бандажом его мучают из вредности, — но быть особенным в семье казалось приятным, поэтому он не возражал: больно так больно. Но ещё, конечно, думал между делом: раньше Ваня на нём не висел. Ваня вообще к нему редко подходил, а теперь…

А теперь, едва наступил вечер, сын аккуратно постучал в спальню:

— Можно?

Лев вздрогнул от неожиданности: неспроста самый шумный из их детей так тихонько прокрадывается в спальню. Слава и Мики на кухне мыли посуду после праздника, и Лев понял, что время выбрано не случайно: Ваня хотел остаться с ним один на один.

— Можно, — выговорил он.

Тот протопал в комнату, сел рядом с ним на кровать. Заметив, как он накручивает на палец подол футболки, Лев ощутил неприятное осознание: дело серьёзное.

— Папа… — начал Ваня, стараясь держаться серьёзно, но подбородок дрогнул, и в следующую же секунду полились слёзы. — Папа, таэвочкамняылылы…

Ни слова не разобрал. Хотел наклониться, чтобы обнять, но ребра напомнили о себе тупой болью и, закашлявшись, Лев выпрямился, как по струнке. Пришлось положить ладонь на плечо сына — выглядело это весьма чопорно, — и спросить:

— Что случилось?

Хотелось звучать ласковей, да рука на плече как будто обязывала к серьезному тону.

Ваня, судорожно вдыхая, проговорил:

— Девочка… Нина… Она…

Льву заранее стало неловко, захотелось ответить: «Слушай, девочки — это не ко мне» и замять ещё не начавшийся разговор. Но к кому тогда он пойдет с такой темой? Кажется, в этой семье все по части: «Девочки — это не ко мне».

— Так, — кивнул Лев, помогая Ване продолжать. — И что она?

— Она меня не поздравила! — наконец выговорил он. — Она со мной общаться не хочет! Я у неё в черном списке везде!

Лев закатил глаза: навыдумывали черных списков, живя в соседних домах. Попробовала бы она его в черный список кинуть, он бы к ней на следующий день с битой пришел. Наверное. Он не был уверен, потому что она девушка, но будь она парнем…

Вспомнив, что давать детям в руки биты — плохое решение проблем (особенно любовных), Лев откинул эту идею, не позволяя ей развернуться, и сказал:

— Да она просто дура.

Ему казалось, это гениальный ответ. Но Ваня заспорил:

— Не-е-е-ет! — плакал он. — Она умная! Очень! Умнее меня в сто раз…

— Так она тебя старше, — заметил Лев. — К её годам ты будешь уже… академиком. А она кто? Чего она добилась в свои шестнадцать?

Сын тяжело дышал.

— Не знаю… — и вдруг, подняв на Льва мокрый взгляд, очень серьёзно спросил: — Если бы кто-то называл Славу тупым дураком, когда ты плачешь из-за него, это бы тебя утешало?

Учитывая, как много в последний год он плакал из-за Славы и этого болючего ощущения безответной любви, представить такое было не сложно. Он даже покачал головой: нет. Это бы злило, вызывало досаду, расстраивало сильнее — мало того, что плохо без Славы, так ещё и какому-то придурку сиди доказывай, что он не прав.

Вздохнув, Лев честно сказал:

— Вань, я просто не знаю, какие слова для тебя найти. Но понимаю, какую гадостную пустоту ты сейчас чувствуешь, — он убрал руку с плеча мальчика, но сел поближе, чтобы они могли друг друга почувствовать. — Я не нашёл правильных слов для себя. Не могу придумать их и тебе.

Ваня вытер правую щеку тыльной стороной ладони, всхлипнул.

— Слава снова с тобой, — глухо ответил он, как бы споря: тебе меня не понять.

— Да, — согласился Лев. — Слава — да. Но когда я был, как ты… может, чуть старше… был другой мальчик. Его я потерял навсегда.

— Почему?

— Он умер.

— И вы не были вместе?

— Нет.

— Вы не были вместе, а потом он умер? — кажется, это изумляло Ваню.

— Получается, что так, — грустно согласился Лев.

— Тебе было плохо?

— Очень плохо. Я даже заболел. Но потом выздоровел и… дальше всё было хорошо.

Да, это был очень сжатый и малоправдоподобный пересказ его молодости, но Лев наложил на свою жизнь цензуру 11+ и, кажется, это всё, что от неё в итоге осталось. «А потом всё было хорошо…»

— Ты встретил Славу?

— Только через десять лет.

— Ого…

— Но знаешь, не обязательно кого-то ждать годами, — он сам не ожидал, что скажет это. — Жизнь прекрасна сама по себе, её достаточно просто… жить.

— И ты просто жил?

Лев вспомнил всё, чем занимался те десять лет без Славы, и кивнул:

— Ну, типа того. Учился, путешествовал…

На кухне затихло звяканье посуды, прекратился шум воды. Ваня наскоро вытерев глаза, проговорил: «Понятно», быстро обнял Льва за шею, щекотно коснувшись лица новенькими дредами, и убежал. Лев тяжело выдохнул, когда дверь в спальню закрылась: он сомневался, что достойно прошел через отцовское испытание. Наговорил какого-то бреда, ещё и наврал с три короба… Хотя, может, в этом и заключается суть родительства?

Следующий