Черный снег - Алексей Кабанов

Подумав, я решил идти по путям в сторону дома и не уходить с них при приближении поезда.

Сладкое чувство удовлетворения прошло по телу.

Завтра она узнает. Она поймет, что виновата. До нее дойдет, кого она потеряла, ведь так сильно полюбить ее уже никто не сможет.

О матери я вообще не думал.

Позади послышался шум. По звуку понял, что это электричка. И ушел в сторону. Не хотел, чтобы она остановилась и из дверей выбежали люди и потом меня разглядывали. Я такое уже видел. Хотел по-тихому, чтобы был товарняк. Он тоже остановится, приедет милиция и скорая. Потом они все уедут, а я еще некоторое время буду лежать один, пока меня не заберут в морг.

Вспомнил, как соседка, живущая около самой насыпи, рассказывала: Однажды она заметила женщину, которая очень долго ходила по железной дороге напротив ее окна. Как будто что-то потеряла или кого-то высматривала.

Наташка вышла и поинтересовалась.

Женщина посмотрела ей в глаза и сказала:

– Хочу броситься под поезд, но никак не могу решиться.

Сначала решилась, но был пассажирский, и я передумала. Потом мне не понравился товарняк.

А потом я, как Анна Каренина, решила под электричку.

И она ждала одиннадцатичасовую, ту, что со Ртищева.

Наташка сбегала домой и рассказала про это своему мужу. Тот предложил вернуться и дать ей столовую ложку корвалола.

Она нашла пузырек, взяла ложку и успела увидеть, как женщину размазало электричкой. С вагонов повыпрыгивали люди. Местные, ехавшие домой, узнали ее, назвали дурой, которая бросилась под поезд из-за мужа. «Нет, пусть лучше будет товарный», – думал я, продолжая свой путь. Поезда проходили в среднем через десять минут. До поворота, возле которого я спускался, было минут двадцать. Я должен был успеть. Я услыхал его издалека, это был мой поезд. Он гуднул там, в районе Белой казармы. Ночью звук разносится очень далеко. Каким-то шестым чувством я слышал тяжелое стучание колес.

Товарняк, груженный углем, темной ночью прошелся по жизни моей…

И тут меня резко дернули за плечо.

–Кабан, ты что, слепой!

Я вздрогнул.

– Конечно нет. Уже четыре класса я скрывал, что не вижу даже с первой парты, что написано на доске.

Никто даже не догадывался об этом.

– Быха ты, я просто задумался.

– Идем поможешь. Пахан Барана обещал бутылку самогонки.

Пацаны перли волоком тяжелую смоляную шпалу через дорогу. Уперевшись, я тоже помог им ее перекатить перед самым носом моего поезда.

Пить пошли в гараж к Вадиму. Это был двадцатилетний сташак, которого не забрали в армию, потому что у него был условный срок. Он угнал в Большевике мотоцикл «Ява» и погонял на нем пару недель. Близко я с ним знаком не был, так, видел пару раз.

Однажды мы сидели на бревнах, а он приехал верхом на лошади, и за спиной у него было ружьё. Говорили, что он король нашего района, вместо Слона, который сидел на зоне.

Вадим был коренастым крепким парнем с рондолевыми фиксами на клыках. Когда он брал стакан, то оттопыривал мизинец с большим холеным ногтем. На ребре ладони у него была наколка «За вас».

Ко мне он отнесся с вниманием, предлагал чувствовать себя как дома и завтра вечером приходить на озеро, там обычно собирались старшаки. В тот вечер мы нашли ещё выпивки, по дороге домой я упал и проснулся гдето в канаве, дрожащий от холода.

На следующий день, придя со школы и разложив учебники на столе, с понтом делал уроки, я дождался прихода родителей с работы. Мать была злая, а отец подошёл тихонько ко мне и спросил:

– Лешка, ты деньги вчера из кошелька не брал?

– Нет, пап.

– И я не брал, а мать орет, что я пошел к Борьке и стянул.

Настроение у меня немного улучшилось, но не совсем. Вчерашняя попойка сказывалась.

– А ты чего такой довольный? Ты думаешь, я запах перегара утром не учуила?

– Да это, наверное, это от меня, – сказал отец.

– Я гляжу, ты уши уже навострил! Уроки сделал?

–Да, мам.

– Смотри, у меня в этом году экзамены. Не сдашь – пойдешь коровам хвосты крутить.

Классная всегда грозила, что будем пастухами работать.

Наивные, они даже подумать не могли, кем мы станем.

Темнело, я подошёл к отцу и попросил сигареты. Он дал мне полпачки «Примы».

Он разрешил мне курить в конце седьмого класса.

Одному из первых среди моих ровесников.

Когда я радостный, прибежав на улицу, рассказал всем об этом, мне никто не поверил.

Тогда мы пошли к моему двору.

Отец около дома косил траву.

– Пап, дай закурить.

Он подозрительно посмотрел на меня.

–Я же тебе давал.

– Ну мне перед пацанами похвалиться. В тот день я подходил к нему раз пять.

Положив сигареты в карман, я пошел в сторону озёра.

Посередине поселка раньше текла река. Теперь на месте старого русла был небольшой пруд.

Зимой там был каток и горка, а летом плавали домашние гуси и утки. Мы их постоянно подворовывали и жарили в Засеке – небольшом лесочке рядом с поселком.

По дороге я встретил Мишку, и мы пошли вместе. Возле полурастаявшей горки стояла кучка парней.

Вадим был в белом овчинном тулупе и в ондатровой шапке на голове. Рядом стоял Заломчик, за плечом у него было ружье. Когда Миша подошел к Вадиму и протянул ему руку, тот вместо рукопожатия ударил его кулаком в лицо.

Он упал, а когда поднялся, из его носа текла кровь.

– Ты почему прошлый раз не приходил? – прошипел Вадим.

Пацаны притихли.

– Зареченские сегодня должны прийти. А нас опять всего двенадцать человек.

Заяц раздал «вставки», их заряжали порохом или спичками со стружками от магния и марганцовкой. С боку к ним привязывали пару спичек. Чиркали об коробок и кидали. «Вставки» громко взрывались со снопом искр. Убить такая бомба не могла, а глаз выбить легко. Ружья заряжали солью и стреляли обычно под ноги или поверх голов, так просто, для острастки.

Я с Мишкой сходил к ближайшему забору, где мы выломали одну штакетницу. Разломив ее пополам, вооружились рейками. Потом толкались, боролись, ставили друг другу подножки. Иной раз кого-то ловили и тащили «топить» к проруби, в общем, было весело.

Зареченский не пришли. Тогда Вадим решил сам идти к ним.

Мы пошли по краю железной дороги до «Чугунного» моста. Там перешли речку и с безлюдной стороны вошли в их район.