Черный снег - Алексей Кабанов

гагаринским тоже, все его побаивались, но не очень, всё-таки городские. А потом к нам в гости приехал Вадим на своем «Восходе». Он был пьяный и спрашивал, не обижают ли нас здесь. Мы культурно молчали. А тут и Балакырь нарисовался. Мало того, стал ещё залупаться. Вадим схватил его за жирную жопу и сразу поставил на место. Не зря он солнышко крутил на турнике и подтягивался под полсотню раз. И мы стали ходить на местные танцы совершенно свободно.

Я впервые попал на танцплощадку, где почти никого не знал. И это было не в школе и не в нашем парке, куда мы ходили не танцевать, а драться. Ко мне подошла девчонка и пригласила на белый танец. И мы стали с ней переминаться с ноги на ногу по кругу. Она нежно прижималась ко мне и на поворотах тянула немного на себя. А я внаглую положил ей ладонь на попку и с каждым куплетом делал это все сильнее. Потом стоял в их кругу и кривлялся. Танцевать я, наверное, не умел, а мельницу качать меня научили на боксе. У меня классно получалось делать это под музыку. Перед танцами мы выпили бутылку вина на двоих с Мишкой, и я был очень раскованным. Я так разошелся, что ребята вокруг стали уступать мне место, с восторгом глядя на меня, как я двигаюсь.

После танцев я пошел ее провожать. Она предложила идти на речку купаться. Ее звали Инга. Волосы у нее были немного волнистыми и длинными до плеч, на груди была цепочка. А сама грудь была довольно большая и белая, как молоко, в свете луны. Сначала я, нащупав маленькую пуговку, снял лифчик, а потом расстегнул и рубашку. Она хватала меня своими руками за плечи и прижималась ко мне. Я выкинул свою рубашку прямо в траву, оголив свой торс. Вокруг звенели комары, но я их не замечал. Мы уже подходили к обрыву возле самой реки, когда увидели толпу. Послышался крик женщины, а потом ее вопль:

– Доченька моя, я же тебя кормила, поила, берегла, – тут она снова взвыла. Инга застегнулась, и мы подошли ближе. На берегу, на траве лежали три тела. Парень и две девушки. Они купались около омута, парень стал тонуть, девки подали ему руки. Он схватил их, они не осилили вытащить его с глубины, и течение унесло их троих. Парень не разжал свои пальцы, не выпустил их из своих смертельных объятий. Там был омут. Их долго вылавливали бреднем, вытащили ближе к двенадцати. Как раз после окончания танцев.

На следующий день, когда мы работали на току, я думал о вечере и Инге. Ко мне подошел высокий деревенский парень. Посмотрел на меня и выкрикнул:

– Рассказывай, что вчера у вас с Ингой было. Я опешил от неожиданности.

– Ничего не было. Он схватил меня за ворот рубахи и заорал:

– Говори, было у вас или нет. Подумав, я ударил его левой в печень, а правой сбоку в голову. Он упал и больше не вставал.

К вечеру трудовик увез меня в город на машине, что была при лагере. У парня было сотрясение мозга, но заяву он не написал, и я отделался лёгким испугом.

Придя с армии, на вечере в машиностроительном техникуме я снова встретил Ингу. После школы она училась там. Жила на квартире с подругой. Знакомые пацаны сказали, что это две бляди, мне, конечно, было все равно, но она не вспомнила меня и не обратила никакого внимания.

В девятом классе к нам пришла Альбина. Ее сняли с завучей и поставили вести русский и литературу в старших классах. Она стала нашим классным руководителем.

Не знаю, чем эта «прожженная» коммунистка им не угодила – она всегда «с пеной у рта» отстаивала свою позицию.

И я влюбился в литературу. Она рассказывала нам о жизни великих писателей, об их романах и скрытом в них смысле. Я узнал, что великий роман может быть неинтересным, но в нем отражена эпоха, и в ней автор выражает свои взгляды на жизнь, через свое мировоззрение.

А наши отличники почему-то этого не поняли. И пошли двойки. А многих тянули на золотую медаль, надо было поступать в институт, а тут два, да ещё по литературе.

Я неожиданно для самого себя стал получать пятерки, хотя по русскому всегда была двойка. Просто литературу можно было не учить – читаешь произведение и выражаешь свое мнение. Вот и все, что требовала Альбина. А мнение у меня всегда было оригинальным. Признаюсь, я специально изгонялся, стараясь представить все немного в другом свете.

Классная руководительница сразу поняла, что книги я читаю раньше, чем она их даёт в задание. И как только начиналась новая тема, она строила урок по принципу дискуссии со мной. Я не знал, что так преподают в университете. Оказывается, она там раньше вела литературу, но что-то там тоже не срослось.

Когда мы писали сочинение на тему «Кем ты хочешь быть?», я написал, что хочу стать писателем.

Это было профессией мечты – работать не надо, сиди себе дома, пиши книги.

У тебя и слава, и деньги.

За сочинение, за грамматику, я получил двойку. Но сочинение читали перед всем классом. Потом Альбина сказала:

– Пиши, у тебя получится.

И я, окрылённый, в чистой тетради стал писать роман прямо на уроке. Но он не пошел. Тогда я стал вести дневник, в котором записывал, что случилось за день, и свои мысли. Я вел его до армии.

Через много лет его перечитал. Я очень хорошо писал для своего возраста. Жаль, что тогда этого не понял. Мне казалось, раз нет захватывающего сюжета, значит, это неинтересно. А сюжет взять было неоткуда, не было жизненного опыта.

Родители купили мне магнитофон на шестнадцатилетие. Это было настоящее чудо. Он был квадратный, с одним динамиком, с красивыми, как у пианино, клавишами. С ним был микрофон, он мог сам записывать, и у него было шесть больших батареек, его можно было таскать с собой на улицу. Правда, батареек хватало на один вечер, а достать их было невозможно. Приходилось заказывать командировочным в Москву. До этого я слушал пластинки на старом приемнике. Пластинки продавали грузины на базаре в маленьком деревянном сарайчике. Точнее, там они торговали марочным вином на разлив. Оно было довольно дорогое, и его мало кто покупал, а на самом деле там торговали пластинками. Они были сделаны на старых рентгеновских снимках. Конечно, качество у них было не