Собрание сочинений. Том 1. 1980–1987 - Юрий Михайлович Поляков

Слова Пыжова воспринимались по-разному: у большинства членов бюро постепенно проявлялось на лицах доброжелательное отношение, секретарь партийного бюро «Алгоритма» смотрел на руководителя преданными глазами, Луковников не находил себе места, Саблина поглядывала на Лизу так, словно говорила: «Я же тебя предупреждала». Лицо Борисова было совершенно непроницаемо. Кивком головы он подозвал к себе Семернина, сказал что-то неслышное, и тот с преувеличенной осторожностью вышел в приемную.

– Ну, как там? – с интересом спросила его секретарша Нина Ивановна.

– Все-таки Пыжов – грамотный мужик, – ответил помощник, – сразу начал каяться. А самокритика – единственное патентованное средство против критики. Выкарабкается!.. – Он направился к выходу, но у самой двери обернулся и попросил секретаршу: – Нина Ивановна, к четырем на утверждение проекта явятся авторы монумента. Того, что в сквере. Пусть заходят ко мне, еще раз пройдемся по позициям…

– Хорошо, Никита Эдуардович, – ответила та и сняла трубку зазвонившего телефона. – Нет, сейчас идет бюро… Да, Мельникова на бюро… Нет, вызвать не могу… Всего доброго!

* * *

Мы снова в зале заседаний. Пыжов, побагровевший, но явно довольный, собирал листочки бумаги.

– Вы закончили, Федор Федорович? – спросил Борисов.

– Да, Вячеслав Павлович, у меня пока все.

– Ну что ж, выступление достаточно самокритичное. Прошу высказываться покороче – мы уже выходим из регламента. Вопросы к докладчику есть?

– Можно реплику? – поднял руку Луковников.

– Потом. Сейчас – вопросы, – ответил Борисов.

– Федор Федорович, – обратилась к Пыжову член бюро, женщина, похожая на заслуженную учительницу, – я не специалист… Но все-таки… Серьезные нарушения в организации производственного процесса вы мотивировали объективными причинами и даже ссылались на прямые указания вышестоящих товарищей. Назовите хоть одно имя!

– Вера Анатольевна, – вздохнув, ответил он. – Имя им – легион!

Зал сочувственно заулыбался. Луковников чертыхнулся и уткнулся глазами в пол.

– Теперь послушаем наш орготдел, – строго поглядев на Пыжова, продолжил Борисов. – Кто будет докладывать? Товарищ Марченко? Пожалуйста…

Марченко сосредоточенно вышел на середину, развернул текст выступления, обвел глазами собравшихся, задержавшись при этом на Лизе, потом начал:

– Товарищи! Партийные организации района, выполняя постановления нашего недавнего пленума, руководствуясь материалами городской отчетно-выборной конференции, проводят определенную работу. В коллективе вычислительного центра «Алгоритм» немало делается для выполнения плановых заданий и воспитания трудящихся. Вместе с тем руководство этого центра далеко не в полной мере использует существующие резервы. В ходе работы комиссии районного комитета партии выявлено…

В подъезд райкома вошел Дергачев, одетый в свитер и потертые вельветовые джинсы. Постовой милиционер остановил его:

– Ваш партбилет?

– Не состою…

– Тогда пусть вам закажут пропуск.

– А если я здесь никого не знаю?

Молчание.

– Вы по какому вопросу? – осторожно поинтересовался милиционер.

– Хочу выяснить, в чем смысл жизни, – ответил Дергачев. – Может, вам это ведомо? Скажите – и я уйду…

– У вас настроение… – отозвался милиционер, – а я, между прочим, при исполнении… Вам кто нужен-то?

– Мельникова.

– A-а, Елизавета Андреевна! – с мужским пониманием воскликнул постовой. – Сейчас проясним!

Он снял трубку.

И опять – зал заседаний. Марченко как раз заканчивал выступление:

– Итак, товарищи, в целом положение в «Алгоритме», бесспорно, нелегкое. Но выслушав здесь откровенную и самокритичную речь Федора Федоровича, я укрепился в том, что он полностью владеет ситуацией и сможет исправить положение дел в самое ближайшее время. Это – позиция отдела.

Марченко сел на место, Саблина, наклонившись к нему, сказала что-то одобрительное.

– Ну, что ж, товарищи, такова позиция заведующего организационным отделом, – спокойно подытожил Борисов. – Вопросы будут?

– Будут! – поднялся насупившийся Бурминов. – Иван Васильевич, а почему в подготовленной справке, – он помахал скрученными в трубочку листками ксерокса, – не нашел отражение тот факт, что Пыжов практически подмял под себя партийное бюро и прием в партию осуществлялся только по его личным указаниям?

– Семен Григорьевич, – сочувственно отозвался Марченко, – если вы считаете, что Пыжов пользуется у подчиненных слишком большим авторитетом, то мне, как говорится, крыть нечем! Впрочем, замечание справедливое, и мы укажем работнику, готовившему справку…

– Каково мнение секретаря партийного бюро «Алгоритма»? – поинтересовался Борисов.

– Разрешите мне высказаться позже! – оглянувшись на Пыжова, попросил тот.

– Ладно… Подумайте хорошенько, – согласился Борисов и продолжал: – Подготовка этого вопроса была поручена нашему молодому инструктору Мельниковой. Это – её первый бал! – пошутил он. – Елизавета Андреевна отнеслась к порученному делу творчески. Надеемся, что в её выступлении прозвучат полезные выводы и предложения…

Лиза встала, волнуясь.

– Знаете… – неуверенно начала она. – Я не сразу решилась сказать то, что сейчас скажу… Но это необходимо! – Ее голос окреп. – Ни справка, розданная членам бюро, ни выступление Ивана Васильевича Марченко не отражают действительного положения дел в «Алгоритме». Я готовила этот вопрос и говорю со всей партийной ответственностью. Конечно, за устоявшимися аппаратными оборотами можно спрятать все. За «отдельными недостатками» – развал работы, за «неиспользованными резервами» – полное равнодушие к делу, за «ослаблением партийного влияния» – бесправное, холуйское положение первичной парторганизации… Скрыть можно все, но от кого и зачем? От людей ради их блага? Но почему мы считаем себя умнее, дальновиднее, идейнее остальных? Только потому, что они – остальные – доверили нам наши должности, доверили власть? Мы привыкли к тому, что нам верят. Мы наивно полагаем людскую доверчивость качеством незыблемым, а ведь это всего лишь счет в сберкассе, который, если его не пополнять, растает быстро и незаметно! Оттого что сегодня мы оправдаем Пыжова, люди не перестанут думать о нем иначе. Но так спокойнее: не нужно заниматься кадровыми перестановками, да и каждый из нас увереннее, надежнее почувствует себя в своем кресле. А люди? Ничего – поговорят и разойдутся… Да? Есть ложь во спасение, которую иногда можно понять и простить. Но есть ложь во спокойствие – и это самое страшное, невозможное для настоящего коммуниста. Мы надеемся, что наше маленькое вранье затеряется в бескрайнем океане правды. Но ведь так рассуждаем не только мы! И дело кончится тем, что правда утонет в океане лжи! Захлебнется…

По мере того, как говорила Лиза, менялось выражение лиц участников заседания. Члены бюро перешептывались и со смешанным чувством одобрения и удивления поглядывали на молодого инструктора. Аношкин торжествующе толкал в бок Бурминова. Луковников глядел на Лизу горящими глазами. Секретарь партийного бюро «Алгоритма» старался не смотреть в сторону своего насупившегося руководителя Пыжова. Марченко качал головой и что-то говорил на ухо сумрачно кивавшей Саблиной. Борисов пристально всматривался в Лизино лицо.

– Захлебнемся! – с силой повторила Лиза и после паузы совершенно другим тоном, деловито сказала: – А теперь конкретно