Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

и спроса потому нет, а мы – образ и подобие… Много нынче соблазнов… „Надобно прийти соблазнам, – говорит Господь, – но горе тому человеку, через которого соблазн приходит…“ Вот ведь как жестко сказано. А сколько сейчас сеятелей соблазнов! Несть им числа. И в вашей, интеллигентской среде… Кому много дано, с того много и спросится… А что ж они творят, эти, с позволения сказать, деятели! Журналисты-писатели-режиссеры, кому служат, почем продаются!.. Соблазнились люди золотым тельцом. Детей родных готовы продать, убить и растлить за деньги!..

Две тысячи лет силы сатанинские пытаются попрать орудие нашего спасения – Крест Христов – и погубить христиан. Разными способами. И ересями, и расколами, и революциями… Вы скажете, а при чем здесь революции? А при том, что, разгромив христианские монархии и установив республики, к власти пришли те силы, которые и привели людей к «свободе» от Христа и соблазнили их «правами человеков» для греха. То есть к тому, что заповеди Христовы вынесены теперь за скобки всех традиционных устоев общественной жизни, ее морали и нравственности. В спальне своей или на кухне ты можешь веровать во что желаешь, но на публике изволь быть толерантным, то есть не смей говорить об истине!.. Причем молчать предлагается почему-то только христианам. Попробуйте мусульманину закрыть рот, да он и палец тебе откусит и, между прочим, будет совершенно прав. А что мы читаем в Евангелии? «Кто постыдится Меня и Моих слов, того Сын Человеческий постыдится, когда приидет во славе Своей и Отца и святых Ангелов». И если «демократический» Запад стесняется Христа и перестает быть христианским, он вскоре и сам перестанет быть.

А что у нас в стране?.. Предтечи антихриста распалили адский огонь, в пламени которого погибла великая матушка-Русь. Наши недруги теперь, как пигмеи над великаном, как только не насмехаются над нами. Что ж, наша болезнь, наша боль им в радость и превозношение… пускай. И над Христом смеялись, и били по ланитам, и плевали в лицо… И над царем с царицею, над ангельскими их детьми… Но если раньше надобно было как можно больше народа – носителей православного духа – уничтожить физически, то теперь убивают духовно, растлевают и развращают едва успевшие народиться на свет Божий души… Все силы сатанинские ополчились сейчас на Россию… Потому что одни мы остались со Христом… Одни стоим у Креста Его на Голгофе. И сами, яко разбойники, на кресте страдаем. Но со Христом и воскреснем!.. Вот чего мир не может вместить. Они думают, расчленив Россию, присвоив ее богатства, поправ Крест Христов, станут наконец полными владыками мира. Слепые вожди слепых! И в расчлененном виде, на гноище и в рубище, там, «где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них», а где Господь, там и Церковь, там и воскресение, и спасение, и жизнь вечная, аминь!..

4

Вот уже несколько дней Алексей караулил Лолитку. Ни рано утром, ни поздно вечером девушка домой не являлась. Соседи «постороннему мужчине» дверь не открывали, а на вежливые его вопросы отвечали вовсе невежливой и даже нецензурной бранью.

Наконец она появилась. Днем. Одна. Без сопровождения партнера она бодро шагала в десятиградусный мороз в шубе нараспашку, помахивая сумочкой и что-то весело напевая. Алексей окликнул ее.

Лолитка оглянулась.

– Ой, барашечек! – приятно удивилась она. – Откуда ты свалился, мальчик?

– Я хотел с вами поговорить…

– «С вами»!.. Да ты че как неродной? Ну давай быстро, чего тебе?

– Может, мы зайдем… к вам?.. Я тут давно… караулю, замерз.

– А может, ты меня пригласишь лучше в ресторан? А то у моих соседей на посторонних мужчин аллергия.

– Мне нужна Верина фамилия и ее адрес, – сказал Алексей, игнорируя Лолиткино предложение.

Лолитка вздохнула и посмотрела на него так снисходительно, как взрослые смотрят на маленьких глупых детей.

– Какой же ты баран, барашечек! Я же тебе русским языком сказала, нету твоей Верки, померла! Грохнули ее, понял? И отстань от меня!

– Понимаете… мне нужно знать, крещеная она была или нет.

– О Господи! Ну, блин, ты прям как идиот Достоевского, недавно по ящику гнали, видал, нет? Правильно тебя Верка бараном кликала.

– Меня зовут Алексей, и я бы просил…

– Да на фиг ты мне нужен! Не знаю я никакой фамилии. Дай пройти!

– Послушай, – начал он примирительно, дрожащим голосом. – Мне правда это очень важно. Понимаешь, я бы хотел встретиться с ее матерью и узнать… потому что священник, у которого я исповедовался, сказал мне, чтобы я за нее молился… Понимаешь? Я дал слово… Может, она вообще… в аду сейчас мучается! Ее же вымаливать нужно!

– Ну ты и чокнутый! На кофе-то хоть есть бабло? – спросила она, отчего-то смягчаясь.

– На кофе… есть.

– Ну пошли.

Они спустились в подвал соседнего с Лолиткиным дома, в крошечное, на два столика, кафе.

– Привет, Маруська! – помахала Лолитка девушке за стойкой. – За два кофе заплатит кавалер, а мне сто коньяка в долг. Не жмотничай! – предварила ее возражение Лолитка. – Ты мне вообще должна всегда ставить… сама знаешь, за что! – И она расхохоталась. – Садись, бараше… пардон, как ты говоришь? Алексей? Садись, Алешечка, вот сюда, в укромный уголок, не бойся, тети маленьких не обижают. Только больших усатых дядь, карабасов-барабасов. – Отчего-то ей было весело, и она все хохотала. – Как твой карабас, Маруська? Все еще тебя трахает? Что? Уже нет?.. Ну так и пошли его!

Наконец они уселись за столик и, отхлебнув кофе, Лолитка уставилась на Алексея.

– Ну рассказывай, как жизнь? Есть у тебя девочка? Или ты предпочитаешь мальчиков? – Она уже снова хохотала.

– Послушайте! – вспыхнул Алексей. – Если вы будете продолжать в том же духе, я… сейчас уйду!

– Ну и катись. Испугал! – Она замолчала, размешивая ложечкой сахар в чашке, потом взяла рюмку и, не смакуя, залпом выпила весь коньяк. Закурила.

– Белова ее фамилия. Бе-ло-ва! – раздельно произнесла она, пуская на него дым. – Отца у нее нет, мать пьяница, Верка от нее сбежала. Дома сестренка младшая осталась. Верка все хотела денег побольше заработать и к себе забрать. А потом, как с тобой закрутилась, поняла, что ничего ей не светит, и давай задний ход. Поеду, говорит, обратно, в Кинешму, выучусь как-нибудь на парикмахера, а то и сестренка моя по той же дорожке пойдет. Втемяшилась ей в башку эта парикмахерская…

– Погоди, она же из Иванова, я же хорошо помню, она говорила, что из Иванова.

– Да? Ну, значит, соврала.

– Кому соврала? Мне или тебе?

– А почем я знаю, кому она врет?

Алексей замолчал. Это был снова тупик. С таким же успехом