Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

Вчера старик не пошел за похлебкой. Он все молчал, молчал, а потом вдруг тихо проговорил:

— Я, наверно, скоро от вас уйду... Что-то мухи все вокруг меня черные летают, жужжат прямо над головой... Во, во, слышите?.. Так что мне пора.

И старик не ошибся. Поздно вечером он несколько раз протяжно простонал, пытаясь повернуться на другой бок. Наутро он был уже мертв.

В одном бараке с Яли находился некто Сааринен из Хельсинки, длинный и тощий мужчина, который еще крепко держался на ногах и старался подбадривать остальных. Сааринен подошел однажды к Яли и, подтолкнув его в бок, сказал:

— А ну-ка, товарищ, не падай духом! Чего сидишь, как истукан. Поди лучше на улицу, походи.

— Да это я так просто, слабость какая-то.

Сааринен присел на нары рядом с Яли и, подперев голову руками, заговорил:

— Только не сиди вот так молча. Ни в коем случае, черт возьми! Иначе конец...

— Нога у меня что-то разболелась, — оправдывался Яли. — Рана загноилась без ухода.

— Бабы больше нас выдерживают, они выносливее, — продолжал Сааринен. — Им еще не приходится друг друга под руки поддерживать, как нам, мужчинам. Бабы молодцы, они пока на своих ногах держатся, нутром.

Яли оглядел Сааринена. Тощие лопатки заметно проступали у него под курткой. Помолчав немного, Сааринен рассказал, что в лагерь привезли новую партию женщин и что какая-то девушка, говорят, спрашивала, нет ли в лагере кого-нибудь из Турку. «Ты-то ведь, кажется, оттуда?» — обернулся Сааринен к Яли.

Яли с трудом поднялся с нар. Вместе они побрели к длинному бараку-кухне рядом со стеной из колючей проволоки. Яли медленно плелся за Саариненом. Чтобы кое-как держаться на ногах и сохранять равновесие, ему приходилось всей тяжестью опираться на палку.

Свежий воздух подействовал на Висанена бодряще, но в голове шумело. Порой ему начинало казаться, что там звенит какая-то пустота или что-то расплескивается. В такие моменты Яли останавливался на минутку передохнуть. Они долго, но напрасно простояли у колючей проволоки: на гауптвахте никого не было видно.

В лагере было так: если ты хотел получить свою порцию варева в числе первых, то в очередь приходилось отправляться рано утром, за несколько часов до раздачи. Очередь проходила мимо каменного здания, называемого в лагере гауптвахтой. Высоко, почти под самой крышей, было небольшое окошко.

На следующее утро Яли встал пораньше, чтобы постоять в очереди и понаблюдать за гауптвахтой. Может, там действительно кто-нибудь из знакомых. Территория столовой была обнесена колючей проволокой и разделена на две половины — мужскую и женскую. В воротах стоял часовой, впускавший и выпускавший пленных.

Получив свою порцию похлебки, каждый выходил с котелком и устраивался где-нибудь поблизости. Потом котелки сдавались обратно, и очередь постепенно таяла. За раздачей еды можно было перекинуться через проволоку парой слов с женщинами.

Пройдя мимо часового, Яли сразу же заметил в толпе женщин Миркку. Лицо ее странно вздрогнуло, будто она собралась заплакать, когда увидела, как Яли — грязный, похудевший, обросший — неуклюже спешит к проволочной ограде.

Брюки, все в дырах, держались на Яли только благодаря ремню. Обут он был в большие галоши, подвязанные тряпочками, чтобы не свалились с ног. Яли постарался улыбнуться, но улыбка получилась вымученной, и по лицу Миркку он сразу понял, какое жалкое впечатление произвел на нее. Девушка едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

— Ну, как дела? — угрюмо спросил Яли.

— Так же, как и твои, — прошептала в ответ Миркку и отвернулась, утирая рукой глаза.

Успокоившись немного, Миркку рассказала, что большую партию женщин скоро переводят отсюда в какой-то другой лагерь. Так что и ей предстоит переезд.

Вечером Сааринен снова зашел в барак к Яли и сказал, что на гауптвахте какая-то женщина выглядывает из окошка и машет платком.

Яли вышел на улицу и вдоль стены пробрался в другой конец барака, откуда была хорошо видна гауптвахта. В окошке под самой крышей он увидел Миркку, она выглядывала на улицу и махала чем-то белым, Опираясь на костыль, Яли приподнялся и тоже помахал рукой.

Миркку и Яли еще долго вели этот безмолвный разговор, махая друг другу. Яли понимал, что Миркку пыталась поддержать его, чтобы он был мужественным, чтобы напряг все силы, чтобы выстоял. Яли и сам сознавал, что он должен выдержать, должен остаться в живых и вернуться к семье.

Летние сумерки вскоре разделили их. С обходом по лагерю пошел патруль, загоняя всех в бараки.

— Живо все по местам! Живо, а то стрелять буду!.. Этот окрик был обычным и ему нужно было немедленно подчиняться: часовые в лагере иногда действительно стреляли.

Еще несколько дней подряд после этого вечера Яли ходил к гауптвахте, поглядывая на знакомое окошко, а стоя в очереди за похлебкой, выискивал глазами Миркку, но больше он ее не увидел. Женщины говорили, что большую партию узниц на днях увезли куда-то из лагеря. Кажется, в Хямеенлинну.

В РОССИЮ

I

После падения Выборга Аукусти Карпакко скрывался несколько педель. Потом ему удалось незамеченным выбраться из города, и он отправился в сторону границы, придерживаясь берега Финского залива. В душе он таил надежду перебраться в Россию через залив.

Под Выборгом, среди скалистых лесных массивов, Аукусти встретил одного красногвардейца, которому тоже посчастливилось бежать и скрыться от преследования белых. Он рассказал Карпакко, что руководство Красной гвардии якобы предало финский рабочий класс и удрало из Выборга в Питер, оставив красных в ловушке.

Мужчины крепко поспорили. Они лежали на старой соломе в заброшенном сарае. Им не спалось — ранним летом ночи еще очень холодны, к тому же было голодно и мелкий дождик нудно шуршал по обомшелой крыше. Во всех неудачах красногвардеец обвинял только руководство.

— Слушай, ты лучше помолчи, если ничего не понимаешь, — рассердился Аукусти.

В Выборге он встретил Комулу и расспросил его насчет слухов о предательстве руководителей Красной гвардии. Комула объяснил тогда, что сам Ленин посоветовал революционному правительству Финляндии отступить, оттянуться в Петроград, чтобы не стать бессмысленной жертвой белого террора. И еще Комула сказал Аукусти, что революция на этом не кончается и что часть красного руководства осталась в Выборге. Когда наутро после того, как Совет народных уполномоченных переправился ночью на кораблях в Петроград, Комула зашел в Выборгскую крепость, он своими глазами увидел там оставшихся членов революционного правительства.

— Ну скажи, кто остался? — допытывался Аукусти.

Комула ответил, что лично он видел Гюллинга