Жизнь по чужим правилам - Ольга Тиханова

Вика же все пять лет буквально выгрызала свой диплом. Билась за каждую четверку. Умирала над учебниками. Зубрила до тошноты и звона в ушах.

Вторым языком выбрала испанский, не из симпатии или за произношение попроще, нет. За популярность. Просто прикинув, что чем больше людей на нем говорит, тем больше шансов, что зубрежка будет не зря. О поездках в Испанию или Латинскую Америку думала с содроганием, так как ненавидела жару.

У них с Ирой были совершенно разные мотивы почти во всем.

Вика училась для того, чтобы как можно скорее начать работать и съехать от родителей. Так сама и призналась: была б ее воля, сразу после школы пошла бы в официантки, чтоб снять отдельную комнату. Но воля эта не могла даже голову приподнять, придавленная к земле жесткими правилами отца. В их семье установился строй, близкий к тирании.

Дочь и жена боялись лишний раз вздохнуть. Двадцать лет назад, во время медового месяца в типичном пансионате для трудового класса, отец заметил, что жена слишком приветливо улыбается мужчинам в ответ на комплименты и любезности. Последней каплей (или скорее финальным аккордом) стала песня, исполненная местным солистом для отдыхающих во время ужина. Стоял себе на сцене. Пел о природе. И вот дернуло же его пойти в зал, подойти к одному столику, ко второму, наконец к тому, где сидели молодожены, и спеть одну фразу (про зеленую листву), глядя в глаза будущей маме Вики. Мама даже не улыбнулась тогда, от стеснения только опустила глаза в тарелку. А у молодого мужа в тот самый миг сорвало все тормоза. Нет, он не стал бить коварного обольстителя или устраивать сцену жене, просто они вернулись на следующий день домой и больше никогда никуда не ездили. Друзья и подруги из жизни тоже довольно быстро исчезли, как и красивые наряды жены. Она одевалась скромно и функционально, в темные тона.

Дочь он не то чтобы воспитывал, просто держал в жестких рамках, чтоб не разболталась. Учеба, музыкальная школа, дом. Минимум свободного времени. Косу папа разрешил подстричь только накануне школьного выпускного, под напором мамы, которая вдруг учинила первый в жизни бунт-истерику: что ж за издевательство над молодой девчонкой, над ней ведь все смеются. Хотела еще добавить про женихов, но вовремя прикусила язык. Этого отец бы точно не потерпел.

Только став студенткой, Вика смогла позволять себе какие-то вольности, выражать свое мнение и самостоятельно решать, как ей выглядеть. Но все же влияние отца было велико, она физически ощущала его огромную фигуру за своей спиной: тяжелый укоряющий взгляд, сопение и гаркающий голос.

– Четыре – нормальная же оценка, что ты так трясешься? – удивлялась Ира, когда Вика со слезами жаловалась, что «завалила» фонетику.

– Так для отца – это самый ужас! Ты либо знаешь – и тогда пять, либо нет – тогда три или два. А четыре можно получить только по глупости. Лучше уж трояк. Начнет орать, что зевала на лекциях! А я ж не зевала!

– А тебе обязательно перед ним за каждый экзамен отчитываться? Не говори просто, и все.

– Не обязательно, – пожала плечами Вика, но тут же спохватилась: – А если спросит? Я ж не смогу соврать. Если б ты хоть раз видела, с каким выражением он спрашивает… Не-е-е. Не вариант. Блин, вот везет тебе, у тебя – пять!

Ира же подумала, что ей просто повезло с отцом. Родителей Вики она никогда не видела, но заочно знала их лучше, чем большинство своих сокурсниц, изучила привычки, вкусы и даже научилась предугадывать реакции. Нельзя сказать, чтоб эти знания были ей так уж нужны, но куда деваться? Подруга погружала в свою жизнь по самую макушку.

Но тут случилось чудо! Ракурс внимания Вики изменился.

Первой студенческой весной у нее завязался страстный мучительный роман.

Папа из ее монологов почти исчез, вместо него на авансцену вышел Николай. Вышел, выпятил грудь, втянул и без того тощий живот, откинул назад голову с длинными волосами, утянутыми в тугой черно-седой хвост, и встал намертво под самые софиты, жонглируя мыслями и переживаниями влюбленной барышни.

А Ира перешла в разряд слушателей ежедневных монологов о чувствах подруги и дифирамбов ее любимому. Правда, таких счастливых слушателей оказалось крайне мало, один. Одна то есть.

Дни сложились в месяцы, и определить, где реальный персонаж, а где фантазии молодой одержимой женщины, становилось все сложнее. Порой в голову Иры забирались крамольные мысли: не слишком ли много места в ее жизни занимает этот нежданно-негаданный посторонний мужчина? Зачем ей знать о его вкусах и драмах юности? И почти сразу же на пути такого рода размышлений резко опускался шлагбаум, означающий «стоп!», и бегущая неоновая строка вдоль него (откуда она на шлагбауме?!): «Вы же подруги!!! Ты должна ее поддерживать!!!»

Дружба всегда была для Иры понятием сакральным, поэтому она изо всех сил старалась быть надежной поддержкой и терпеливой аудиторией.

Первое, что стало известно о Николае, – ему за пятьдесят и он скульптор. «Творческая личность» – так сказала Вика.

Когда-то в юности личность подавала надежды, даже удостоилась персональной выставки. В прессе тех лет вышла пара хвалебных отзывов, статей и одно короткое интервью о том, с какими трудностями сталкивается молодой художник. Все эти заметки были аккуратно вырезаны, наклеены на альбомные листы и хранились в красной картонной папке с белым бантом.

– Я их читала! И как там его хвалят! Все эти разные искусствоведы, критики. А про выставку его вообще целая статья вышла! А еще один историк живописи, когда они где-то там встретились, сказал ему, что Николай – будущий русский Роден, представляешь? Что ему нужно делать выставку в Париже! Ему, начинающему! В Париж! Мне кажется, это что-то нереальное… Вообще, если б не развал СССР и эта перестройка, его бы сейчас на руках в Европе носили, очередь бы стояла в музей…

Видя то, в какой экзальтации находится подруга, Ира интуитивно решила не уточнять, что между дебютом Николая и развалом СССР прошло как минимум пятнадцать лет и связь между этими событиями существует лишь в голове творческой личности. А в реальности у «русского Родена» была масса возможностей еще не раз заявить о себе и даже съездить в Париж.

Но до столицы Франции он так и не добрался. После выставки резко переключился на частные заказы, которые сначала шли очень бойко, хорошо оплачивались. Чиновники любили украшать свои дачи предметами современного искусства. А потом либо мода на скульптуры прошла, либо новые авторы появились, но Николай вдруг