Любимых убивают все - Сабрина Хэгг

– Сейчас придется пройти немного в темноте. Но как дойдем до нашей площадки, я включу там прожектор, хорошо? – спросила Йенни, прикрывая дверь. Аксель утвердительно хмыкнул. – Только дай мне свою руку. Тут очень легко потеряться, если не знаешь, куда идти.

В черничной темноте бело-синей искрой зажглась вспышка ее телефона, и тогда Аксель наконец увидел протянутую ему ладонь – развернутая внутренней стороной наверх, в обступившем ее мраке, она казалась жемчужной. Он осторожно, подобно молящемуся, что касался святого образа, сплел свои пальцы с тонкими и холодными пальцами Йенни. Она задержала дыхание, зажмурилась оттого, какой резкой, острой болью отозвалось в ней это прикосновение. Йенни едва заметно стиснула его пальцы в ответ.

Меньше чем через пять минут они дошли до нужной площадки. Йенни неспешно, как будто пересилив себя, отпустила ладонь Акселя и поторопилась включить единственный не убранный на склад напольный прожектор – сначала в глаза ударил слепящий белый свет, но вскоре он немного потускнел, рассеялся. Квадратная комнатка, выстроенная специально для фильма, преобразилась, обласканная персиково-молочным сиянием.

– Вот и спальня нашей героини, – сказала Йенни нежно, будто речь шла о ее ребенке или о любимом человеке.

В правом углу комнаты стояла одноместная кровать, застланная выцветшим маково-красным покрывалом, наглухо выбеленные стены были пусты – только тяжелое деревянное распятие и черно-белая семейная фотография темнели на фоне их саванной белизны. В противоположном углу стоял громоздкий дубовый стол, за ним – такой же несуразно-большой комод. В центре комнаты, прямо под убогой люстрой, расстелился круглый цветастый коврик – жутко неуместный в этой аскетичной, блеклой комнате, но до смешного гармонично, по-родному в ней смотревшийся.

Йенни легким и воздушным движением сбросила с ног туфли, отшвырнула их в сторону и выдохнула с облегчением, опустив босые медно-красные стопы на холодный пол. Аксель безмолвно наблюдал за ней, будучи не в силах оторвать глаз. Вновь его накрыло это пугающее по своей глубине и силе чувство – будто он снова впервые стоял перед «Сикстинской Мадонной», и от ее трогательности, ее неземного великолепия в горле появился огромный ком. И от собственной душевной наготы становилось то ли стыдно, то ли радостно, то ли больно.

Когда Йенни уселась по-турецки на пол, он тоже медленно опустился на деревянные паркетные доски напротив нее, стянул аккуратно пиджак, уложив его подле себя.

– Я обожаю оставаться на площадке после съемочного дня, – произнесла Йенни, оглядываясь кругом. – Да и вообще я обожаю на них находиться. Тут хорошо думается и такая невероятная энергетика царит. Ты чувствуешь? У меня всегда есть ощущение, будто здесь происходит что-то сакральное. Такое же по силе ощущение, какое было, когда я впервые попала на мессу. – Она улыбнулась.

Аксель слушал ее – полный глубоко и трепетного восхищения – и едва заметно покачивал головой. Он как будто все еще не верил в то, что перед ним была Йенни, что он ее не выдумал.

– Больше, наверное, люблю только монтажную. Там можно много плакать и играть в бога: исправлять ошибки, добавлять каким-то кадрам силы и выразительности, что-то удалять, притворяясь, что там ничего и не было никогда. Если бы я могла, то вообще бы, наверное, не возвращалась домой. Жила бы в монтажной. – Она протянула руки к затылку, вынула из прически несколько шпилек, и волосы мягкими блестящими прядями расстелились по ее плечам. – Странно, наверное, но у меня есть стойкое ощущение, будто моя «реальная жизнь» – какая-то безвкусная и дурно написанная мелодрама, глупый фарс. А тут начинается Жизнь… Настоящая Жизнь.

– Представляю лицо твоего мужа, если бы ты предложила ему переехать жить в монтажную, – сказал Аксель, по-доброму усмехнувшись.

Губы Йенни тронула улыбка, но глаза оставались задумчивыми.

– Я не замужем. Ты так, наверное, из-за фамилии решил, да? Она просто мамина девичья. Они с папой развелись недели через две после того, как мы с тобой расстались. Я решила, что хочу взять ее фамилию. – Она тяжело вздохнула, прежде чем продолжить: – Но я живу самбу[82] с Луи. Жениться мы пока не собираемся.

– То есть… ты сейчас с Луи? – переспросил Аксель, вскинув брови. – Я… Ого. Вы ведь с детства неразлучны… Здорово! Поздравляю. А давно вы вместе?

– Спасибо, года три, – грустно проговорила Йенни. – Он и впрямь замечательный. Ты и сам знаешь. Даже слишком замечательный для меня. Когда-нибудь до него дойдет.

– Йенни, что ты…

– Давай не будем? – попросила она, сморщившись. – Лучше расскажи, как у тебя дела? Ты… в отношениях сейчас?

– Нет, мне одному намного… комфортнее. Не обходится, конечно, без беспорядочных перепихонов в мании, за которые потом стыдно. Ну, ты помнишь это уродство на моем бедре.

Йенни поджала губы. Перед глазами стояли светло-розовые буквы-рубцы, выстроившиеся в слово «никчемный».

– Я не знаю, как даже самые пьяные на это соглашаются… Но, в общем, никогда ничего более серьезного не бывает.

Йенни обняла себя за плечи, шумно вздохнула. Глаза заблестели от слез – глянцево, тоскливо.

– Хотя лет в двадцать были какие-то интрижки. Но как можно раньше предупреждал о своих диагнозах, потому что мне казалось, о таком дерьме нужно говорить сразу. И обычно я всегда получал в ответ две забавные, но абсолютно противоположные реакции. Одни сильно пугались и сливались в тот же день, потому что думали, будто я как тот чувак из «Сплита»[83] или Билли Миллиган местного разлива. А другие… как ни странно, мои психические расстройства фетишизировали.

– Фетишизировали? Как это… можно фетишизировать?

– Я не знаю, но некоторым казалось, что это невероятно романтично – трахать грустного парня с психическими расстройствами и верить, будто они вернут в мою жизнь «смысл» или «излечат». Странное ощущение, когда ты как личность не интересуешь девушку, но зато она влюбляется в твою неполноценность – именно она дарит ей чувство того, что она особенная и вообще мать Тереза, раз подобрала тебя и взялась исправлять… Но на самом деле, конечно, она не хочет, чтобы ты выздоравливал, даже если бы это было возможно. Здоровый ты ей не нужен. Ты нужен ей «особенный» и зависимый от нее… Извини, это, наверное, не совсем то, что ты хотела услышать, – попытался отшутиться Аксель, выдавив неестественно широкую улыбку. Он не смог заставить себя смотреть Йенни в глаза – потупил взор, упрямо разглядывая складки ее платья и крохотные ушибы на белых голенях.

Она наклонилась вперед, и теперь кончики их носов почти соприкасались.

– Знаешь, что я хотела услышать? – сдавленно прошептала Йенни. – Я