Любимых убивают все - Сабрина Хэгг

– Может, так оно и происходит в реальной жизни. Тебе-то откуда знать? – отмахнулся Эндрю.

– Ну да, – буркнул Аксель.

– Мне лично вообще все равно, насколько достоверно это там показано. У меня нет никакого желания разбираться, что творится у этих психов в голове, – сказал Эндрю, развернув голову к Акселю. – Как бы то ни было, думаю, этот фильм и впрямь будет лучше. В позапрошлом году режиссер получила «Золотую камеру» за свой дебютный фильм. В этом году, надеюсь, ей достанется «Золотая пальмовая ветвь».

Аксель безразлично пожал плечами.

– Я не помню программу, так что понятия не имею, что это за фильм вообще.

– Серьезно? – Вскинулся Эндрю, всплеснул драматично маленькими и аккуратными, как у женщины, руками. – Слушай, я тебя не узнаю. Я взял тебя с собой, потому что ты такой веселый и энергичный обычно. Думал, нам классно здесь будет. А ты последние пару дней похож на апатичный кусок дерьма, серьезно.

Аксель снова пожал плечами. В этот раз как будто даже более безэмоционально.

– Извини. Я просто… плохо себя чувствую.

Эндрю цокнул языком и затянул покрепче волосы в хвост.

Гул в зале утих, и взгляды всех присутствовавших устремились в одну сторону – на вошедшую в зал хрупкую фигуру режиссера с тянущейся за ней группой актеров.

Сердце Акселя забилось у самого горла, и живот свело от волнения. Губы медленно разомкнулись.

«Это она», – эхом проносилось у Акселя в голове.

Йенни была в скромном черном платье по колено, которое облегало тонкий стан, открывая взору плечи и прямые, точно лезвия, ключицы. Волосы ее были убраны в прическу на затылке. Губы изгибала сдержанная улыбка, подбородок был слегка вздернут. Васильковые глаза, подведенные черным карандашом, бегали по десяткам уже знакомых лиц.

– Эй, все в порядке? – спросил Эндрю, насторожившись.

– А? Да, все нормально, – выдохнул Аксель, не отрывая взгляда от Йенни, что ободряюще обнимала ангелоподобную актрису в полупрозрачном лиловом платье. – Просто… это моя бывшая одноклассница. Я не знал, что она в этому году в Каннах будет.

Глаза Эндрю, напоминающие по цвету кедровые шишки, округлились:

– Кто? Сьеберг? Ты серьезно? Твоя одноклассница? И ты молчал?!

Аксель хмыкнул неопределенно. Темно-серый пиджак теперь душил его своей внезапной тяжестью.

– На банкете мы обязательно к ней подойдем, – с оживленным видом сказал Эндрю. – И ты меня с ней познакомишь.

– Что? Нет, даже не мечтай.

– Чувак, не будь таким эгоистом! Хотя бы дай мне повод с ней познакомиться. Да и вообще, неужели тебе самому не интересно с ней поговорить?

Эндрю положил себе на колени маленький кожаный рюкзак, до этого покоившийся под сиденьем. Он достал оттуда многоразовый инсулиновый шприц, мобильный картридж с несколькими ампулами инсулина и протянул их Акселю.

– Подержи, пожалуйста. Я блокнот достану.

– Зачем тебе знакомиться с Йенни? – недовольно спросил Аксель, открывая и закрывая пластиковую крышечку шприца. Он с мрачной задумчивостью глядел на тонкую иглу, от которой отражался оранжевый свет настенных ламп.

– Слушай, я веду рубрику об искусстве, если ты вдруг забыл. Может, как-нибудь договорюсь с ней об интервью. – Эндрю вскинул бровь, проведя ладонью по волосам цвета голландского кирпича. Одним движением он выхватил у Акселя из рук свои вещи, а затем уложил их на место с педантичной аккуратностью. – А может, и о чем-то бо́льшем договоримся к концу вечеринки. Смекаешь?

Аксель закатил глаза, качая головой:

– Мне жаль тебя разочаровывать, но с ней тебе ничего не светит.

– Это еще почему? – оскорбленно воскликнул Эндрю.

Аксель пожал плечами:

– Потому что это Йенни.

Он так давно не произносил ее имени вслух, что уже и забыл, как сердце пропускает удар каждый раз, когда эти два слога слетают с его губ. И теперь ему хотелось вторить ее имя до тех пор, пока не сядет голос.

– Экланд, если бы я знал, что ты такая задница, то взял бы с собой Анри.

– Но ты уже взял меня.

Разговоры стали переходить на редкий, едва различимый шепот. Свет в зале потух.

* * *

Аксель смотрел на экран, крепко сжав челюсти и часто моргая. Он не помнил, когда в последний раз ему так сложно было сдерживать слезы. Не понимал, отчего каждый кадр кромсал душу на куски, почему боль героини была для него такой близкой, такой родной.

К концу фильма Акселя охватило стойкое чувство зыбкого ужаса. Словно из него вытрясли последние крохи надежды. Будто сам он теперь стал человеческим криком, что взорвался, воспарил над разбомбленным Бельчите[80]. Криком беспомощного отчаяния.

В финальной сцене героиня сидела на полу полуразрушенного храма в тонком платье оттенка январской луны. Ее спина была обращена к алтарю, изящные пальцы водили по белой пыли покрошившейся штукатурки.

На лице читалось неверие, смешанное со скорбью. И грубая, безжалостная усталость. Усталость, от которой все живое в человеке отмирает. Усталость, о которой не говорят. Ее только чувствуют, когда она вминает людей в землю.

Камера отъехала назад, и одиночество хрупкой, точно высохший белый нарцисс, героини стало казаться почти осязаемым в своей бескомпромиссной безнадежности. Голова фигуры Христа, словно в ужасе, была отвернута в сторону, глаза подняты к агрессивно-голубому небу, что виднелось из пробоины в потолке храма. Белый, точно хлопья снега, пепел падал на плечи девушки, оседал в ее прекрасных платиновых волосах.

А затем под последнюю лирическую пьесу Грига из пятьдесят седьмого опуса по экрану поползли титры. Прошло немало времени, прежде чем все присутствующие встали, и зал, до этого томившийся в болезненной тишине, взорвался оглушительными аплодисментами.

Йенни стояла, окруженная актерами, скромно отойдя на шаг назад, словно к созданию фильма была совсем непричастна.

– Когда я осознаю, что мы с ней одного возраста, мне становится стыдно за свою бездарность, – прокомментировал Эндрю, громко хлопая в ладоши.

Аксель молчал. Следующие десять минут он не мог выдавить из себя ни звука. Потерянный взгляд его был прикован к Йенни.

* * *

Через полчаса после показа фильма начался банкет. В просторном зале сновали красивые нарядные люди. На шеях у дам блестели и переливались в свете хрустальных люстр драгоценные камни. Меж пальцев звенели бокалы с шампанским. Отовсюду слышались веселые голоса, во всех концах необъятного помещения светились белозубые улыбки.

– Вот она! Идем! – воскликнул Эндрю, кивнув в сторону Йенни. Она мило о чем-то говорила с полным розоволицым мужчиной, который был похож на воздушный шар в смокинге.

– Эндрю, я… Я не знаю. Это не такая уж и хорошая идея. С чего ты решил, что она вообще меня помнит?

– Ага, тебя-то забудешь. Уверен, в школе ты был тем