Любимых убивают все - Сабрина Хэгг

«Любит так, как я когда-то любила, – подумала она, – как я когда-то умела».

Аксель не нашелся с ответом.

Йенни взяла его за руку и нерешительным движением задрала рукав белой рубашки, оголив предплечье. Тепло его кожи согревало пальцы даже сквозь ткань. Аксель затаил дыхание, с интересом наблюдая за действиями Йенни.

Поверх шрамов была набита татуировка, изображающая удивительной красоты иву, выполненную в графическом стиле. Некоторые рубцы были покрыты плотным слоем краски, другие – незаметно вплетены тонкими линиями в рисунок. Понять, что скрывается под роскошными ветвями, можно было либо очень близко приглядевшись, либо проведя ладонью по рельефной поверхности.

Йенни ни в том ни в другом не нуждалась. Она прекрасно знала, что спрятано под татуировкой. Йенни осторожно прочертила полосу вдоль предплечья, с неподдельным восторгом разглядывая ювелирную работу мастера. Аксель вздрогнул. Прикосновения Йенни, как и прежде, жглись, и казалось, будто кожа под ними плавится.

– И как после этого не восхищаться человеком? Даже самую разрушительную боль мы превращаем в искусство, – тихим, как шелест страниц, голосом произнесла она. – Я так тобой горжусь.

Аксель поджал губы, когда Йенни закатала и второй рукав, обнажив татуировку с якорем, которая перекрывала шрамы на левом предплечье. Она растроганно улыбнулась, и Аксель вздрогнул, ощутив, как Йенни обвела пальцами контур рисунка.

– Очень красиво… Как давно ты покончил с этим?

– Пять лет назад, – ответил он молниеносно, даже не задумываясь.

Йенни бережно отняла руки от татуировки, переведя взгляд на лицо Акселя. Они молча смотрели друг другу в глаза, и стена девяти лет недосказанности и одиночества теперь как будто бы стремительно истончалась.

Аксель поднял ладонь с колена и осторожно прикоснулся к щеке Йенни. Она вдохнула через открытые губы, ее длинные ресницы с обгоревшими кончиками затрепетали. Пальцы с пыльной, позабытой нежностью касались запястья Акселя. Йенни осторожно взяла его руку, коснулась губами тыльной стороны ладони, закрыв глаза. Лицо ее исказила гримаса глубокого, будто бы въевшегося в его черты страдания.

– Ты знаешь, где-то раз в пару месяцев мне снятся о тебе сны, – прошептала она. – Точнее, в них не всегда есть ты, иногда это что-то максимально абстрактное, но всегда в этих снах есть ужас… и беспомощность того дня, когда ты… когда я думала, что ты можешь умереть. Я никогда в жизни больше не чувствовала подобного, никогда не ощущала такого невыносимого бессилия. Самого горького, чисто человеческого бессилия. Хуже, чем в моих фильмах.

Аксель затаил дыхание, совсем притих, стиснув зубы. По-прежнему не размыкая век, Йенни продолжала:

– И каждый раз, когда я просыпаюсь после такого кошмара… в ужасе, с ощущением, что я тебя все же потеряла, я потом неделю вздрагиваю от каждого звонка, каждого сообщения. Мне все кажется, вот-вот кто-то из наших одноклассников позвонит или напишет и расскажет о том, что ты… что с тобой что-то случилось. И каждый раз я не знаю, как я смогу с этим жить. Ты не представляешь, сколько раз я хотела написать тебе, просто убедиться в том, что ты в порядке. Как-то раз я даже и написала, но, видимо, ты сменил уже тогда номер, мое сообщение не дошло до тебя. – Она шмыгнула носом и выдохнула через полуразомкнутые губы, открыв влажные от слез глаза. – Но сегодня… ты тут, сидишь передо мной, ты рядом. И ты живой. И вся жизнь у тебя впереди. Такая интересная и обязательно счастливая. Слышишь? Обязательно. – Йенни приблизила свое лицо к лицу Акселя, прижала крепко его ладонь к своей щеке. Дрожащие губы ее изогнулись в теплейшей из улыбок. – Прости за то, что вывалила это на тебя. Тебе, наверное, странно слышать подобное. И за эти слезы прости. Я такая плакса… просто кошмар. Прости меня.

Аксель опустил виновато глаза, провел заботливо пальцем по влажной щеке Йенни. Он все силился вспомнить, когда в последний раз испытывал боль подобную той, что сейчас металась беспокойно в его груди, но не смог.

– Нормальные парни оставляют после себя память о чем-то хорошем, какие-то милые подарки… я оставил тебе долговременную психологическую травму, которая мучит тебя спустя столько лет, – прошептал Аксель, горько усмехнувшись. – Прости меня. Я такой болван.

– Аксель, ну брось. Я ведь…

– Мне так жаль… Единственное, о чем я жалею, если говорить о той попытке, так это о том, что ты все видела. Я никогда не смогу простить себе то, что подверг тебя… этому. Я знаю, каково это, когда кто-то, кого ты любишь, умирает на твоих руках. И я бы никому никогда не пожелал пережить подобное.

– Нет-нет, это не то, что я имела в виду…

– Я знаю, что ты не это имела в виду. Но мне правда невероятно жаль. – Аксель замолк ненадолго, так как голос его сорвался, дрогнул. – И о твоих кошмарах я тоже догадывался еще тогда. Помнишь, после того как меня отпустили домой, ты осталась у меня на ночь?

Йенни кивнула.

– Ты тогда во сне начала кричать и размахивать руками, как будто пыталась кого-то приподнять, прижать к себе… я сразу все понял. Мне было так стыдно.

– Боже, Аксель… – выдохнула Йенни, прижавшись губами к его запястью.

– Я хочу еще кое-что тебе сказать… Это касается нашего расставания. Я понимаю, что столько воды утекло и это все совсем неважно сейчас, но я не могу уйти сегодня, не сказав тебе этого. Не могу больше носить это в себе.

– Я все знаю, – ответила Йенни мягко, убирая золотые, переливающиеся в свете прожектора пряди ему за ухо. – Ты просто запутался. Тебе едва было восемнадцать. Я понимаю, почему ты так поступил.

– Откуда ты знаешь?

– Я же не дура. Я знаю, что между нами было. Знаю, что это не могла быть мания. Знаю, что в какой-то момент ты просто понял, что не испытываешь больше ко мне ничего. И это нормально, так бывает. Я бы не стала тебя за это винить. Ведь я всегда уважала твои чувства. Я и тогда понимала: люди могут просто разлюбить друг друга. Тебе не нужно было бояться сказать мне все прямо, не нужно было придумывать историю с манией. Конечно, я не сразу все поняла, первый год я убива…

– Нет, это не то, что я хотел тебе сказать, – произнес Аксель почти беззвучно. – Дело в том, что я просто… я так боялся сломать тебе жизнь тогда, поэтому просто решил сам из твоей жизни убраться. Ничего умнее мании я не смог придумать.

Йенни