Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич
Перелом. Книга 2 читать книгу онлайн
После векового отсутствия Болеслава Михайловича Маркевича (1822—1884) в русской литературе публикуется его знаменитая в 1870—1880-е годы романная трилогия «Четверть века назад», «Перелом», «Бездна». Она стала единственным в своем роде эпическим свидетельством о начинающемся упадке имперской России – свидетельством тем более достоверным, что Маркевич, как никто другой из писателей, непосредственно знал деятелей и все обстоятельства той эпохи и предвидел ее трагическое завершение в XX веке. Происходивший из старинного шляхетского рода, он, благодаря глубокому уму и талантам, был своим человеком в ближнем окружении императрицы Марии Александровны, был вхож в правительственные круги и высший свет Петербурга. И поэтому петербургский свет, поместное дворянство, чиновники и обыватели изображаются Маркевичем с реалистической, подчас с документально-очерковой достоверностью в многообразии лиц и обстановки. В его персонажах читатели легко узнавали реальные политические фигуры пореформенной России, угадывали прототипы лиц из столичной аристократии, из литературной и театральной среды – что придавало его романам не только популярность, но отчасти и скандальную известность. Картины уходящей жизни дворянства омрачаются в трилогии сюжетами вторжения в общество и государственное управление разрушительных сил, противостоять которым власть в то время была не способна.
Ho она оборвала вдруг; руки ее скользнули с клавишей на колени, она откинула голову назад:
– Удивительный был артист этот Ранкони26! – проговорила она будто в утомлении. – Четыре ноты в голосе, a всю душу забирал…
– Зачем вы кончили! – вырвалось у Троекурова, – его как-то внезапно всего подняло ее пение. – Еще, пожалуйста, еще!
Он отодвинулся от камина и шагнул к ней. Она лениво скользнула по задку кресла, о который опирался ее затылок, и слегка свислась головой в его сторону:
– Вам еще мало музыки?.. Впрочем, вы там, в театре, не тем были заняты! – промолвила она, пока он подымал с пола ее браслеты.
– Спойте еще, прошу вас! – повторил он настойчиво.
– Вы просите?..
Глаза ее засверкали вдруг; она разом выпрямилась, встряхнула головой:
– Примите кресло, на нем низко петь!..
Троекуров поспешил исполнить приказание: он отодвинул кресло, пододвинул ей табурет. Усаживаясь на него со своим пышным кринолином, она сделала неловкое движение, как бы падая, слегка вскрикнула… Он ее поддержал за локоть, за этот прелестный, полный локоть с ямочкою на сгибе, который и во сне снился ему в оны дни… Матово-белая, низко открытая спина ее вздрогнула, показалось ему при этом… Глаза его невольно остановились на ее соблазнительном очертании…
– Хорошо, можете слушать, – не оборачиваясь, обрывисто сказала она.
Он обошел инструмент, уложил обе руки на его доску и устремил на нее глаза.
– «Торжество победителя»27! – со смехом возгласила Ольга Елпидифоровна – и начала:
Сто красавиц светлооких
Председали на турнире;
Все цветочки полевые…
– Fleurs vulgaires, – скороговоркой вымолвила она, воспользовавшись ritardanto28 в мотиве, —
Лишь моя одна как ро-оза, —
каррикатурно допела она колено, и тою же скороговоркой: – Из московского грунтового сарая прямо в оранжерею archichic29 княгини Краснорецкой! И кому-то смерть хочется туда же, и он, бедняжка, не может… Ну, просите хорошенько, – я, может быть, возьму да и сжалюсь,
Car moi j’en ris,
Car moi j’eu ris, tant je suis bonne fille30,
заключила она, с неподражаемым ухарстом выражения, припевом из не совсем салонной песни Беранже.
– Как можете вы дурачиться с таким голосом! – полудосадливо, полугорячо вскликнул Троекуров.
– О-о, какая строгость! – и она насмешливо и гордо окинула его взглядом. – С какого права?
– Вы капризничаете! – сказал он хмурясь.
– A если б и так?
Она быстро скинула партитуру с пульпета фортепиано, опустила его, как бы с тем, чтоб удобнее вглядеться в лицо кавказца, разговаривавшего с нею поверх этого пульпета, и нагнулась к нему так, что его всего обдало опьяняющим благоуханием ее роскошного тела…
– Из-за чего, скажите, стала бы я тешить вас?.. А я могла бы действительно сегодня, – мгновенно переменяя тон, продолжала она, – я в голосе, как никогда. Если б я пела на сцене, я чувствую, не было бы сегодня человека в театре, который бы не пал к моим ногам…
– Я постараюсь заменить вам публику, насколько будет в моих силах, – сказал он, стараясь скрыть под беззаботным видом шутки начинавшее разбирать его волнение.
Она кивнула головой вверх:
– Tempi passati31! Эги предложения теперь к лицу разве кому-нибудь из моих amoureux transis32, вроде Шастунова, a никак не…
– A знаете, кстати, – прервал ее Троекуров, – я никак не понимаю, как вы можете с ним возиться!
– С кем это?
– С вашим Шастуновым.
– Что ж такое! Молодой зверь, как я их называю… И вы были таким dans le temps33!..
Троекуров гадливо повел губами:
– Он и не зверь, он просто животное!..
– И нос кривой, заметили вы! – расхохоталась Ольга Елпидифоровна. – A вы не видели, какую он discretion34 проиграл мне вчера?.. Вот там на столе, в футляре… Подайте сюда!
Это был довольно объемистый, чеканного золота ящичек в форме ковчежка, на крышке которого во всю его ширину читалось французское слово Epingles35, начертанное бриллиантами и рубинами весьма почтенных размеров.
Троекуров взглянул и пожал плечами.
– 36-Quel mauvais goût, не правда ли? – продолжала смеяться Ранцова; – a ведь он уверен был, что ничего нельзя выдумать de plus grand genre, как поднести для грошовых булавок вещь тысячи в полторы или две! Так и видна купеческая кровь… Ведь его маменька, рожденная Раскаталова, excusez du peu-36! Вы эту его маменьку не знаете? Феноменальная дура!..
– К чему вы от него принимаете? – сказал тихо Троекуров.
– A что ж такое? – отвечала, не смущаясь, красивая барыня, любуясь игрою света, падавшего на Шастуновский подарок. – Камни эти, разумеется, я велю вытащить вон и сделаю из них браслет, Renaissance37, o котором давно мечтаю…
Он потихоньку вынул у нее футляр из рук, закрыл и кинул его на стол:
– Спойте лучше, чем вздор говорить!
Она усмехнулась новою ироническою усмешкой:
– A, a, «l’épiderme aristocratique» уж закоробило!.. Удивительный вы человек!.. Чего вы хотите от меня? – спросила она вдруг, погружаясь ему глазами в глаза.
– Чтоб вы пели, – произнес он дрогнувшим голосом.
Она продолжала неотступно глядеть на него:
– Неправда!
– Как «неправда»?
– Совсем не о пении вы думаете.
– Может быть, – проговорил он не сейчас и как бы против воли. Он стоял теперь, несколько склонясь высоким телом пред нею, охватываемый видом, атмосферою ее женской прелести.
– Вот видите! – лукаво сказала она. – О чем же, говорите!
– Отгадайте!
Она насмешливо прикусила алую губу своими сверкающими зубами:
– Вам хочется меня умаслить, чтоб я разрешила вам ехать к Краснорецкой.
– Нет, – отвечал он почти с сердцем, – я бы не поехал теперь, если бы вы и разрешили.
– В самом деле?
Взор ее сверкнул невыразимым торжеством.
– Что же это должно значить, Борис Васильевич? – промолвила она, обнимая его взглядом, от которого тысячи искр запрыгали у него пред зрачками…
– Вы прелестны, Ольга! – еле слышно вырвалось из его гортани.
– Разве это так говорят? – произнесла она таким же шопотом, будто уносимая тою же страстною волной. – À genoux, monsieur, à genoux38, и просите у меня прощения!
Он, уже безвластный, опустился к ее коленям.
– Прелесть моя! – мог он только выговорить, охватывая обеими руками ее гибкий стан.
Она мгновенно откинула от себя эти руки, вскочила с места и взглянула на него присталными и злыми глазами:
– Уж если разрыв, так не от вас, а от меня. Я хочу разрыва, Борис Васильевич, помните это!.. Можете теперь беспрепятственно ехать на
