Золотой мальчик - Екатерина Сергеевна Манойло

что раньше было центром поселка, теперь отстояло от более поздней застройки километра на четыре. От улочки осталось всего четыре или пять домов: штукатурные насыпнухи, когда-то имевшие вид основательный и даже нарядный. Теперь все здесь заросло кривыми тощими березками и почти такого же роста могучими сорняками. Тут и там штукатурка обвалилась, открывая кресты подгнившей дранки. Крыши просели, будто спины старых больных коров. Кое-где из неряшливых зарослей торчали остовы детских качелей. Валялись трухлявые останки того, что когда-то было мебелью.

Анатолий, поддерживая Сильву за локоть, провел ее до черной дыры подъезда. Сильва помедлила, не решаясь ступить на крыльцо, полусгнившее, засыпанное мелкой кожистой листвой. Подняла голову. На втором этаже чудом уцелел посеревший балкон. Остатки его балюстрады напоминали что-то советско-курортное. Там, где фигурные столбики раскрошились, был виден гигантский школьный глобус. Пятна сырости и плесени на нем перекрывали Европу, Азию и Африку и создавали какие-то другие материки. Под балконом в могучей крапиве светлели гипсовые обломки.

– Подожди, давай я первый. – Анатолий коснулся плеча Сильвы и шагнул на черные доски.

– Надеюсь, тут не водится медведей, – выдохнула Сильва и сама не узнала своего голоса.

– Хорошо, что твои жили на первом этаже. – Анатолий задрал голову, слова его из полумрака доносились гулко. – Лестница на второй обвалилась.

– А кто там жил?

Сильва встала рядом и почувствовала, как сверху тянет потусторонним сквозняком. Показалось, кто-то прошел скользящим шагом по лестничной площадке. Мягко упала на плечо рыжая гнилая щепа.

– Говорят, учитель географии, но он умер молодым.

Анатолий скрипнул ветхой дверью, чудом не отвалившейся от косяка, и первым шагнул в туннель, когда-то бывший коридором. Тут же выглянул обратно и протянул руку Сильве. Над их головами покачивался мертвый, мохнатый от паутины провод. Из дверного проема, очевидно ведущего в комнату, сочился слабый пресный свет. Анатолий ступал впереди, пробуя ногой трухлявые доски. Те недовольно постанывали. В гостиной обнаружился полуразрушенный шкаф без полок, но с каким-то хламом внизу. Сбоку у шкафа беговые лыжи со сбитыми носами и бледной надписью «Тайга» рядом с креплениями для ботинок. Прорванный кожаный диван с большой деревянной спинкой, какие Сильва видела в кино про войну, щетинился голыми пружинами. А над диваном, точно ждали, криво-косо висели фотографии.

Сильва встала на цыпочки, чтобы разглядеть, кто наблюдает за ними с центрального портрета. Под новым углом обозначилась желтая, точно залитая клеем, трещина на пыльном стекле. Сильва подпрыгнула на месте, невысоко, не рискнула довериться прочности пола, измазанного грязью, похожей на пластилин. В ответ из-под дивана выкатилась тусклая янтарная бусина.

Сильва нагнулась, протерла янтарик пальцами, и подушечки сделались черными. Опустила бусину в карман. Но как добраться до снимков? Не просить же Анатолия взять ее на руки. Поглядела на кроссовки. В этой заброшенной квартире, где застыли, ветшая, пятидесятые годы, они выглядели как что-то сверхъестественное. Сильва с минуту посомневалась, но все же, не увидев ничего похожего на стул, встала на краешек дивана. Память тут же среагировала маминым голосом: «В обуви нельзя!» Сильва пошатнулась, но Анатолий вовремя обхватил ее чуть выше колен и теперь держал крепко. Сильва вся застыла, почти превратилась в статую, чувствуя щеку Анатолия на своем бедре. Вдохнула – выдохнула. За треснутым стеклом проступило женское лицо. Сильва осторожно кончиками пальцев сняла с этого странно знакомого лица паутину, будто вуаль. Отшатнулась и упала бы, если бы не Анатолий. На секунду Сильве показалось, что она смотрится в портрет, будто в зеркало. В следующую секунду заметила кудрявую волну высоко надо лбом, клетчатую блузку со спущенным рукавчиком и крупные, должно быть, те самые янтарные бусы на тоненькой шее. Значит, вот она, настоящая бабушка. Тот же нос с горбинкой, тот же нервный рот, которому с трудом давалась жизнерадостная улыбка.

Сильва сняла портрет с гвоздя и передала Анатолию, осторожно поместившему снимок на диванный валик, похожий на культю. Пара мгновений без его поддержки, и вот снова его ладони на бедрах, горячие, как сковородки. Заколотилось сердце. Сильва перевела дыхание и потянулась ко второй рамке. Мужчина держит за шарф, будто за поводок, маленькую девочку, на ней смешное плюшевое пальтишко. Сильве что-то подсказывает, что оно красного цвета. Наверное, мужчина – дедушка, что умер от пневмонии, а девчонка в шапке как у гномика – мама. За их спинами те же дома-насыпнухи, только целые, с палисадниками, балконы вторых этажей белеют ярко, точно под южным солнцем. Над подъездами такие же беленые козырьки.

Сильва спустилась с дивана, не отрывая взгляда от снимка. На деде куцая курточка на молнии, тесноватая и вздернутая. У него маленький нос пуговкой, короткие брови, и весь он узкий, тщедушный, непонятно как живший на этих суровых северах.

– Вот мои родные. – Сильва уложила снимок в рассохшейся рамке на диван поближе к портрету бабушки.

Анатолий навис над фотографиями, и глаза его стали печальными и бледными, как осеннее небо. Перевел взгляд с бабушки на Сильву и обратно.

– Надо же, как похожи! Страшно даже на могилу крепить.

Значит, Сильве не показалось. Она вся вдруг преобразилась-загордилась, в ней вспыхнула родовая память, и она как будто привычным жестом пригладила надо лбом несуществующие кудри, ощутила на ключицах тепло янтарей.

– А вот с мужским лицом придется повозиться. Но я знаю одно место, думаю, умельцы отреставрируют. – Анатолий почесал шею под воротом рубашки. – Или можем еще поискать фотографии.

– Ой, и правда! Может, сохранились альбомы. – Сильва упрекнула себя, что ей эта идея не пришла в голову.

Квартира так не похожа на ту, где Сильва живет с матерью. И не потому, что запущенная, а потому, что странно устроена. Углы комнаты как будто не прямые, а какие-то неправильные. Дверь, когда-то бывшая двустворчатой (осталась одна гнилая половинка), ведет на кухоньку размером чуть больше лифта с руинами дровяной печи. И тут же налево проход в странную нору, почти все место в которой занимает чугунная ванна в остатках пожелтелой эмали, а оттуда снова попадаешь в коридор-туннель. Осторожно пройдя по этому заколдованному кругу, Сильва снова оказалась в комнате.

Казалось, тут есть все необходимое для жизни. Но, может, такая иллюзия возникает, потому что обитатели квартиры давно мертвы. К стене возле окна прислонены небольшие железные решетки, должно быть спинки от детской кроватки. Между рассохшихся рам темнеют серые комья, похожие на пепел. Наверное, остатки ваты, которыми защищались от сквозняков.

Сильва заглянула в шифоньер, на единственной створке которого уцелел косой осколок того, что было когда-то зеркалом. Внизу белели слои полуистлевшей ткани, из-под них выполз когда-то плюшевый, но уже облысевший до кожзама альбом. Сильва осторожно присела рядом на корточки, заметила пыльные битые черепки, подумала, что это могла быть ваза: интересно, какие в ней стояли цветы.

В альбоме оказалось меньше снимков, чем Сильва рассчитывала. Пухлым его делали картонные листы, будто впитавшие в себя время, а между ними неиспользованные конверты, желтые, как высохший сыр, и неподписанные открытки. Сами же фотографии сохранились плохо. Маленький снимок, почти белый, по краю сверху проступают только два, нет, три контура древесных крон, в центре детская фигурка рядом с чем-то большим, четвероногим – то ли теленок, то ли овчарка. Дальше групповой снимок: восемь мужчин, трое сидят на корточках, пятеро стоят сзади. Все в рубашках с короткими рукавами и одинаково расстегнутыми верхними пуговицами. Лица размытые и какие-то опухшие, будто на каждое капнули водой из пипетки. С другой фотографии смотрит бабушка, кажется, она здесь моложе Сильвы. Да, девчонка совсем: пышная юбка, кофточка в полоску, резиновые галоши. Она смеется и егозит, отчего снимок получился смазанным.

– О, родные все места. – Анатолий вытянул из альбома групповое фото, где бледные, грубо одетые мужики позировали на фоне сопок, чей контур Сильва видела только вчера. Над линиями горизонта время не властно. Сильва ласково посмотрела и на фото, и на Анатолия. Снимок отложила в сторону, к тем, на которых можно хоть что-то разглядеть. Их она решила увезти домой. Не терпится показать матери!

Кроме портретов в рамке и этих фотографий, забирать из квартиры было нечего. Маму увезли отсюда совсем