Монгольский след - Кристиан Гарсен

Но она уже спала. Все свое время, за исключением того, когда она пропадает на скрытой стороне света, Пагмаджав только и делает, что ест и спит.

Гроза молотила стенки юрты Пагмаджав. Это была гроза конца света, черная и синяя, как дно озер осенью, вокруг нас стоял оглушающий грохот. И все же я решился выйти, оставив Пагмаджав в объятьях сна. В меня сразу же вцепились небесные вихри.

«Вот так, выкручивайся сам, засранец, и научись слушать. Ты ничегошеньки не понимаешь в том, что я говорю и что я делаю. Ты думаешь, я принадлежу этому миру и посещаю другой, но правда заключается в том, что все как раз наоборот. Те имена я съела, чтобы присвоить себе души их хозяев. Когда один из них придет к тебе, ты явишься из этого другого мира, где попытаешься поначалу меня искать, ко мне — Сюргюндю, Шошане, Василисе Прекрасной или какое другое тогда у меня будет имя. Он же будет искать человека, который перед этим исчезнет в ходе розысков другого пропавшего человека-того, что умер. Вы встретитесь здесь, и ты передашь ему имена, которые дала тебе я».

«Так дай мне их заново, а то я забыл».

«Я засыпаю. Действительно ли я на прочном ложе, вокруг шумит гроза, а рядом со мной печка? Совсем темно, я ничего не вижу. Или я все еще сплю?»

Тем временем, пока она разговаривала с собой — либо с частью меня, что, в общем, то же самое, — я шагал под уколами дождя, пронзавшими насквозь одежду, мясо и кости. Мои босые ноги хлюпали в грязи, вокруг лодыжек катились потоки бурой воды. Пагмаджав меня измотала, но гроза вернула мне бодрость.

9

Пагмаджав проснулась и тут же принялась ворчать: «Сюргюндю, Сюргюндю, где ты, Сюргюндю? Блин, ничего не видно. Шамлаян, ты тоже ушел? Или это вы с твоим тупым братцем опять прикалываетесь надо мной? Ты где?».

«Я здесь, Пагмаджав, на несколько мгновений задержусь еще на краю твоего сна».

«Вот же сукин сын, ты запер меня в старом курятнике — это так, а? Это так? Ответь же, маленький мерзавец!»

«Эх, Пагмаджав, Пагмаджав, открыла бы лучше глаза».

Она их открыла, и живительный свет наполнил ее. Сцены с участием Сюргюндю и Шамлаяна тотчас схлынули куда-то далеко на задний план, в едва различимую область воспоминаний о не пережитом. Теперь значение имели только свет разгоравшегося дня и урчание в желудке.

«Сейчас утро, — подумала она с облегчением. — Я дома, и сейчас утро».

Она чуть не спросила себя, которое из своих «дома» имеется в виду, поскольку она еще находилась под некоторым воздействием своих недавних видений, но этот вопрос отпал сам, даже не добравшись до той части мозга, где размещаются коммутаторы сознательного мышления и членораздельной речи.

— Хочу есть, — сказала она себе.

Она присела на кровать, машинально расправила покрывало с вышивкой, так же машинально убрала с него курительную трубку и другие валявшиеся там инструменты магии, спросив при этом себя, для чего же они ей в этот раз понадобились, и направилась к бочке из синего пластика, в которой содержалось примерно тридцать пять литров кумыса. Жадно выпила три больших кружки, и это означало, что в бочке осталось всего лишь, опять же примерно, тридцать три с половиной литра.

«А закусить-то нечем, — подумала она. Натянула сапоги и вышла. — Навещу-ка Уушум, у нее мог остаться хороший кусочек сурка. Или жирной баранины. Или сушеной козлятины». Размышляя обо всех этих деликатесах, она заливалась слюной.

Мир снаружи, казалось, весь увяз в грязи. С холма, у подножия которого стояла юрта Пагмаджав, сползли кубометры грунта и камней, и Пагмаджав зашлепала по жиже, высоко поднимая ноги: ее очень забавлял чмокающий звук собственных шагов. Юрта Уушум располагалась совсем рядом, в четверти часа ходьбы. Вскоре грязь сменилась короткой травой, и Пагмаджав прибавила шагу. Небо искрилось голубизной, воздух был чистым и бодрящим, низкая трава сверкала отблесками нежного пока что солнца. В такие ясные прозрачные утра ощущаешь особую легкость в движениях тела и разума. Пагмаджав думала только о том, как быстрее добраться до юрты Уушум. Ей не привыкать было к состоянию безмыслия, полной сосредоточенности на работе своего организма. В такие моменты у нее случались видения и озарения, но почти никогда на пустой желудок. Тем не менее в этот раз, пока она шагала к юрте Гюмбю и Уушум, ее осенило, что в скором времени должна наведаться в город. Она подняла нос к искрящемуся небу и просто приняла эту информацию, не задаваясь вопросом, что ей делать там, в городе.

Перейдя овраг, усыпанный голубыми цветками, Пагмаджав заметила, что к ней присматривается стоящий рядом со своим яком дядя Омсум, известный также как Омсум-Седьмой и Омсум-Немой, — дурачок, опасающийся ее с тех пор, как она внезапно застала его в тяжких трудах над козой. Он отрицательно покачал головой, как если бы она уже что-то предложила ему, и отвернулся, чтобы шепнуть что-то на ухо своему яку, косой взгляд которого сиял благодушным безразличием. Это был очень старый як.

«Возможно, Омсум-Седьмой слышит мои мысли, когда я даже сама их не замечаю, — сказала она себе. — Пожалуй, предпочла бы порцию сурка».

Пагмаджав всегда могла думать о двух вещах сразу, если только одной из них была еда.

Я видел, как она пришла к нам. Бауаа развлекался пытками жабы, я же все пытался вспомнить, что мне сказала и показала Пагмаджав, потому что чувствовал желание стать когда-нибудь таким, как она. Не в том смысле, чтобы наесть такие же груды жира на обрюзглых щеках, нет, мне хотелось стать одним из тех, кто поддерживает связь между миром людей и миром духов. Я знал, что способен на это. Она тоже это знала.

Пагмаджав подошла, комично переваливаясь с ноги на ногу, и улыбнулась мне. Она и правда похожа на сухопутного тюленя. Она уже все забыла — курятник, многодневный поход в иной мир и возвращение оттуда. Было бесполезно заводить разговор с ней обо всем этом, и еще меньше смысла было просить ее повторить имена, заблудившиеся в закоулках ее сознания.

— Шамлаян, твоя мама дома?

Я подтвердил кивком головы.

— Бауаа, — продолжила она, проходя перед нами, — оставь жабу в покое, это может быть твой дедушка.

Бауаа, прижимавший в это время левой рукой зверюшку к земле, а второй рукой тянувший к себе ее за заднюю правую лапу, проверяя