Блистательные годы. Гран-Канария - Арчибальд Джозеф Кронин

Роберт в экстазе уставился на нее. На заднем плане мамаша Хемингуэй выбралась из кресла и, шаркая, двинулась в сторону трапа. Она увидела все, что хотела, и теперь ее охватила необычайная злобная радость. Ее жирный живот слегка колыхался от беззвучного хохота, пока она спускалась, осторожно переставляя маленькие ступни в туго зашнурованных ботинках.

– Ну и дела, вот потеха, – бормотала она себе под нос. – Санта-Мария, пускай меня вздернут, коли не так. Наш святоша добился своего. Чертов надувала. Лопни мои глаза, это слишком смачно, чтобы держать в себе.

Корчась от смеха, она проскакала по проходу, как маленькая черная жаба, и бочком протиснулась в свою каюту. Как и ожидалось, Сьюзен была там – отдыхала на своей койке, накрыв лоб влажным носовым платком.

– Але-але! – прокричала Хемингуэй с величайшим радушием. – Кемаришь, значит, потихоньку. Вот и правильно. Ты уж береги здоровьичко, а то гоблины заберут. Так-то вот. Не куксись, дорогуша, учись у братца, уж он-то на верхней палубе веселится напропалую.

Сьюзен приоткрыла один глаз. Наступила пауза.

– Мой брат? – наконец спросила она.

– Он самый! – чрезвычайно жизнерадостно воскликнула мамаша Хемингуэй, облокотившись о койку. – Он самый, наш красавчик, бла-ародный кавалерчик и на фисгармонии игрунчик. Ох, Санта-Мария, уж как он сейчас играет, как играет! Но я его не виню, ни чуточки. «От работы отупеешь, иди малость побалуй». Так-то вот. Это был девиз Хемингуэев почитай сотню лет.

Сьюзен открыла второй глаз:

– Что вы хотите сказать?

Мамаша Хемингуэй разразилась смехом:

– Ты только не мельтеши, утеночек. Все у него путем, у нашего мальца Робби. В конце концов, это в природе человеческой. Иначе зачем Бог придумал нижние юбки?

Сьюзен помолчала, потом опустила голову на подушку и закрыла глаза, едва скрывая отвращение.

– Может, немного помолчим? – попросила она. – У меня болит голова.

Но унять мамашу Хемингуэй было не так-то просто.

– Божечки, случается, и у меня башка трещит. Особливо как наклюкаюсь. Ну, не буду тебе мешать, утеночек. Я только подумала, тебе будет интересно узнать, что твой братец Боб вовсю развлекается с мистрис Бэйнем. За ручки держатся. Поцелуй в кружке и Джинни на пороге. – Она запрокинула голову, пропела делано чувствительным тоном:

Кружи меня в танце, Уилли, кружи,

Вокруг, и вокруг, и вокруг.

Пусть ноги мои не коснутся земли

Под вальса волшебный звук. —

И продолжила обычным голосом:

– Любовь юных пташек и всякое такое. Силы небесные, у меня аж в глотке пересохло. – Небрежно отвернувшись, она глотнула воды из бутылки и принялась шумно полоскать горло над тазиком для умывания.

Сьюзен резко села, потрясенно и испуганно уставилась на приземистую лоснящуюся тушу соседки. Затем с выражением мучительной тревоги на лице медленно слезла с койки, открыла дверь и вышла. Мамаша Хемингуэй, которая, похоже, отслеживала каждое ее движение, словно у нее на затылке была пара хитрых глаз, крикнула вслед:

– Возьми мою шаль, дорогуша! Солнце садится, и там такая холодина, вся мурашками покроешься.

А потом рухнула на кушетку и, схватившись за свой сдобный бюст, зашлась в приступе визгливого хохота.

Сьюзен неуклюже поднялась на верхнюю палубу. От сомнительных предположений у нее голова шла кругом. Она быстро и нервно огляделась и поняла, что Роберта здесь нет – видимо, он ушел вниз. Однако миссис Бэйнем в странной задумчивости все еще сидела в кресле. Ослепительные лучи закатного солнца ярко освещали сзади ее крупную роскошную фигуру, отчего она обрела какой-то гипертрофированный вид. Сьюзен показалось, что она видит фантастическое чудовище. Ее губы сжались, на лице мелькнул легкий испуг. Но в ней жила непобедимая сила. Сьюзен подошла к этой женщине.

– Почему вы не можете оставить моего брата в покое? – прямо спросила она, говоря тихо и сосредоточенно.

Элисса взглянула на нее, потом отвернулась.

– Посплетничали в каюте? – пробормотала она. – Поговорили по-христиански с кокни-испанской подругой?

– Вам так просто от меня не отделаться, – непреклонно отчеканила Сьюзен. – Я уже довольно давно поняла, что мой брат потерял из-за вас голову.

– Тогда почему бы вам не поговорить с ним?

– Я с ним говорила. Но он ничего не понимает. Я никогда его таким не видела, он полностью и безнадежно сбит с толку.

Элисса начала пудрить нос.

– Хотите сказать, вы боитесь «полностью и безнадежно» потерять его. Это написано на вашем лице. Вы много лет тряслись над ним и теперь, когда он впервые обратил внимание на другую женщину, падаете в обморок от ужаса.

Сьюзен стиснула руки и сильно побледнела.

– Вы ошибаетесь! – воскликнула она дрожащим голосом. – Я всего лишь желаю Роберту счастья. Моя преданность ему совершенно бескорыстна. Никто не радовался бы больше, чем я, если бы он полюбил… хорошую женщину.

– О боже, – вздохнула Элисса, лениво закрывая пудреницу. – Я думала, подобные разговоры остались в далеком прошлом. Честное слово, это выше моих сил.

– Прошу прощения, – процедила Сьюзен сквозь зубы, – но вам придется найти в себе силы.

– Уходите, – томно взмолилась Элисса. – Пожалуйста, уходите. Я абсолютно измотана. Вы слишком давите. Картина из жизни ранних христиан – девушку бросают на растерзание львам. Это невыносимо.

– Легкомыслие вам не поможет, – хрипло откликнулась Сьюзен. Она задыхалась, словно ее душили. – Вы должны мне пообещать… сейчас же…

В один миг с Элиссы слетела вся ее томность, подобно упавшему к ногам одеянию. Она медленно подняла голову и устремила на собеседницу надменный, полный презрения взгляд.

– Проклятая дурочка, вы начинаете меня бесить! Неужели вы, святоши в юбке, не можете оставить все как есть и не цепляться к людям? Вы хотите, чтобы все походили на вас. Колоссальный эгоизм. И вы самая настоящая собственница! Вы что, запатентовали своего драгоценного Роберта как вторую версию Спасителя? Если так, на здоровье, мне все равно. Обращайте кого угодно, я не против. Но какого дьявола вас должно волновать, с кем я сплю?

– Да как вы смеете… – выдохнула Сьюзен, – как вы можете так говорить! Это ужасно.

Элисса коротко хохотнула, затем встала.

– Весьма приятно побеседовали, – бросила она с покровительственной грубостью. – Но, думаю, пора заканчивать. Я иду вниз. – И она грациозно проскользнула к трапу, волоча за собой перекинутый через руку плед.

Сьюзен замерла на месте, колени ее дрожали, тело ломило. Она вся горела. Казалось, что-то внутри ее съежилось и вяло провалилось в пустую темноту. Но она хотя бы высказалась. Да, она высказалась. Эта мысль ее утешила. Она обратила лицо к ослепительным небесам, чье величественное сияние, казалось, каскадами изливалось от самого престола Господня.

Господь! Да, там, наверху, есть Господь. Все хорошо, все правильно. Она