Умеренный полюс модернизма. Комплекс Орфея и translatio studii в творчестве В. Ходасевича и О. Мандельштама - Эдуард Вайсбанд

Антииудаистический выпад Мандельштама указывал на имплицитную связь идейного, актуально политического и автобиографического контекста статьи. На общность этих контекстов намекает и своеобразный автокомментарий к статье «Скрябин и христианство» в черновике «Египетской марки»:

Визитка погибла бесславно, за недоплаченные пять рублей, а не в ней ли Парнок накануне падения монархии прочел свою речь «Теософия как мировое зло» в особняке Турчанинова и обедал по приглашению тайного католика Волконского в кабинете у Донона с татарами и бразильским атташе… [Мандельштам 2009–2011, 2: 490]

Этот саркастичный автокомментарий уже из другой историко-культурной эпохи указывал на резкое дистанцирование Мандельштама от религиозных и идеологических предпосылок своей дореволюционной статьи. Как указывают комментаторы статьи «Скрябин и христианство», под именем Турчанинова Мандельштам имел в виду А. Н. Брянчанинова – председателя Петроградского Скрябинского общества и издателя уже упомянутого журнала «Новое звено. Орган объединенного славянства и независимой либеральной мысли» (см. [Мандельштам 1991: 66]). После смерти Скрябина в нескольких номерах журнала печатались некрологические материалы о композиторе. В номере за 2 мая 1915 года в «Мистико-философском отделе» была напечатана следующая заметка:

28 апреля состоялось заседание, посвященное обсуждению вопроса о мистическом значении кончины А. Н. Скрябина. После вступительного слова, сказанного председательствовавшим А. Н. Брянчаниновым, развившим те же мысли, что были изложены в статье «Под пение Христос Воскресе» (Н. З. № 15/67), представили свои соображения Б. Ф. Шлецер, П. Д. Успенский, Д. Дмитровский, бар. Рауш и др. Ввиду значительного интереса прений и обнаружившегося противоречия в оценке трагического события приводим в этом номере в дословном ее произнесении речь Б. Ф. Шлецера [Новое звено. 1915. 2 мая. № 17. С. 8].

Действительно, часть этих выступлений была затем напечатана на страницах журнала. В названии публикующейся речи Ф. Зелинского отмечалось: «По поводу кончины А. Н. Скрябина. (Речь, произнесенная на собрании в доме А. Н. Б.)» [Зелинский 1915a: 7]. Таким образом, упомянутое заседание состоялось в особняке Брянчанинова (Б. Монетная, 11). По-видимому, у него происходили заседания двух групп сотрудников, представлявших две основные линии журнала – мистико-философскую и общественно-политическую. Так, в номере за 16 мая 1915 года уведомлялось об очередном заседании «группы профессоров и общественных деятелей прогрессивного направления, интересующихся вопросами внешней политики, сочувствующих славянам и собирающихся у А. Н. Брянчанинова» [Новое звено. 1915. 16 мая. № 19. С. 10]. Вполне вероятно, что Мандельштам прочел доклад на одном из заседаний, связанных с «мистико-философскими» интересами журнала. А. А. Морозов даже приводит возможную дату этого доклада – 26 или 27 октября 1916 года (см. [Мандельштам Н. 1999: 497]). Мистико-философские и общественно-политические материалы этого журнала еще, кажется, не привлекались в качестве возможных претекстов для статьи Мандельштама, хотя они имеют очевидные, отчасти полемичные, переклички, на которые указывает и ироничное упоминание Мандельштамом Брянчанинова под именем Турчанинова216.

Идеологической основой журнала были панславистские идеи, и его страницы часто служили местом для их бескомпромиссного отстаивания и обличения их внешних и внутренних врагов. Главным таким врагом во время войны, по мнению редакции и прежде всего самого Брянчанинова, выступали объединенные силы «иудаизма» и «германизма». Основным полем противостояния этих сил был польско-еврейский вопрос этого времени. Многие еврейские и русские публицисты либерального направления указывали на подъем антиеврейских настроений в польском обществе во время войны. Славянофильские круги утверждали, что обсуждение польско-еврейского вопроса используется для раскола русско-польского единства его «врагами» – прежде всего «иудо-германством»217. Журнал Брянчанинова был флагманом в противостоянии этим «врагам». Так, в своей редакторской рубрике «Звенья жизни» 1 ноября 1914 года Брянчанинов писал в связи с российским налаживанием отношений с южными славянами:

Иудо-германству – славянский блок представляется ребенком-великаном, которого нужно задушить, прежде чем он вырастет [Брянчанинов 1914а: 10 (выделено в тексте статьи)].

В следующем номере журнала Брянчанинов связывает присутствие «иудо-германства» в современной российской политике с оккультными силами:

…святой и важнейший для будущности России вопрос славянский должен разрабатываться чистым славянским правосознанием, без примеси еврейских национальных идеалов, почему-то связанных в мировой политике с германизмом, его торжеством или, в худшем случае, как теперь, спасением его остатков. Власть евреев в мировой политике оккультна, и ее не так-то легко уличить [Брянчанинов 1914б: 3 (выделено в тексте статьи)].

Во время войны такие инсинуации против еврейства подводили идеологическую, политическую и «оккультную» базу под усиливающийся в это время государственный и военный антисемитизм с очевидными последствиями для еврейского населения в приграничных районах (см. [Goldin 2022])218.

Утверждение об «оккультной» власти евреев в мировой политике было связано с религиозно-философскими интересами Брянчанинова, которые в это время прежде всего выразились в материалах о творчестве Скрябина на страницах журнала. Но, как мы видим, эти интересы отразились не только на его мистико-философских, но и на общественно-политических материалах. Вообще полемика о зловредном еврейском влиянии в решении славянского вопроса не прекращалась на страницах журнала накануне и после смерти Скрябина, так что некрологические материалы о нем печатались на соседних страницах со статьями о польско-русско-еврейском вопросе. Например, в номере за 18 апреля, который открывался известием о смерти А. Скрябина, опубликована упомянутая уже некрологическая статья Брянчанинова «Под пение Христос Воскресе!». В том же номере в разделе «Польская печать» приведена статья из газеты Myśl Niepodlegla о «еврейской интриге против Поляков в русской печати»219.

Обратимся к некрологической статье Брянчанинова «Под пение Христос Воскресе!» как к одному из возможных подтекстов статьи Мандельштама. Прежде всего, обе статьи представляют безвременную смерть Скрябина как осуществление религиозно-философских задач его творчества:

Искусство Скрябина имеет самое прямое отношение к той исторической задаче христианства, которую я называю эллинизацией смерти, и через это получает глубокий религиозный смысл [Мандельштам 2009–2011, 2: 41].

Смерть Скрябина способствует триумфу индивидуального, христианского искусства вопреки тому, что сам Скрябин в своей музыке отступал от принципа индивидуации: «В этом смысле я сказал, что смерть Скрябина есть высший акт его творчества, что она проливает на него ослепительный и неожиданный свет» [Там же: 40]. Но «христианское искусство» Мандельштама не нуждается в такой «танатопоэтике», так как оно осуществляет или «разыгрывает» «христианское искусство» в автономной эстетической области (ср. [Hansen-Löve 1993: 122–124]). Вновь мы видим динамику утверждения ценностей умеренного крыла зрелого модернизма.

Дихотомия Мандельштама между «теософской» музыкой Скрябина и его «христианской» смертью контрастировала с дихотомией, проводимой Брянчаниновым, между Скрябиным-композитором «хотя бы и гениальным» и Скрябиным – пророком новой духовной эпохи:

Все теперь после смерти Скрябина сойдутся, конечно, на том, что он был не только дерзновеннейшим и строжайшим к себе новатором, но и гением музыкальной композиции. Однако, на