Молодая жена - Ирина Александровна Велембовская

кровати. Зорьке захотелось накрыть это пятно сапогом, но он побоялся истоптать чистый коврик. Он сидел и томился.

Марианну он увидел еще в окошко. Она несла пучок непоспевшей земляники, обложенный травой-белокрайкой. На Марианне было светлое платье и черные мальчиковые ботинки, так знакомые Зорьке. И он вдруг почувствовал, что у него даже сил нет подняться с табуретки, на которой сидел.

Разговору их никто мешать не стал. Тут насчет этого существовал между девчатами неписаный закон. Правда, из любопытства они сунулись посмотреть, но тут же, выпровоженные Домной, ушли куда-то к соседям. Но разговор все равно не клеился.

– У вас что, выходной?

– Да. А у тебя?

– Мы летом без выходных. Ягод насбирала?

– Хочешь?

– Зеленые еще. Я ведь не медведь…

И вдруг Зорька, собравшись с духом, сказал:

– Ты думаешь, я бы тебя бить стал? Да я сам вон как напугался!

У Зорьки на чистой рубашке у самого ворота раскололась пополам пуговка. Она, наверное, резала ему шею, но он этого не замечал. А Марианна только и смотрела на эту пуговку.

– Яблочко еще не выздоровел? – осторожно спросила она.

Зорька оживился:

– Прямо не выздоровел! Серая ему зализала. Уже бегает вовсю. К покосу без матки выгонять будем.

– Разве скоро покос?

– Недели через три. Придешь?

Марианна молчала. Зорька нерешительно подвинулся к ней.

– Уж ты меня прости! А то, верь слову, прямо жить неохота!

Тут они в первый раз встретились глазами. Казалось, еще немножко – и Марианна тоже подвинется к нему, и они будут сидеть, как зимой сидели под игру метели и под сонное причитание Зорькиной матери.

Но Зорька промахнулся.

– Шла бы ко мне насовсем. А то чего ты тут, по баракам этим, наглядишься? Хорошим девкам тут делать нечего.

Все тепло в глазах у Марианны сразу загасло.

– А что тут у нас, в бараках, плохого? – почти резко спросила она. – Как ты можешь говорить?.. Вообще-то я уже поняла, что у тебя очень отсталые представления. И если хочешь знать, барак – это было при царе. А теперь общежитие. Понятно?

Зорька остолбенел. А Марианна решила его не жалеть.

– Ты вроде Шурки. Ей всегда казалось, что все люди плохие. Это потому, что она очень темная.

Оскорбленный сравнением, ошеломленный, Зорька смотрел затравленно и одиноко. А Марианна продолжала:

– Почему я должна идти к тебе? Ты даже не спросил, – может быть, мне хочется поехать куда-нибудь далеко. Например, на Камчатку.

– Пошто же на Камчатку? – чуть слышно спросил Зорька.

– Ну, на Северный полюс, где белые мишки.

Он решил, что она над ним смеется. Но что-то удержало его от взрыва. Он отвернулся и стал напряженно думать.

– Я бы тоже с тобой на Камчатку… – наконец тихо сказал он. – Да вот мать…

После этого он глубоко вздохнул и взял шапку.

– Пойду я тогда…

И ушел, забыв даже отдать гостинцы, которые были у него в кармане. Когда опомнился, то выкинул их в бурьян около забора. Услышав за собой шорох, вздрогнул и обернулся: кулек со сладкими орехами уже теребила какая-то собачонка.

– У, морда! – сказал Зорька и вытер слезы.

Теперь он уже точно понял, что для Марианны не годятся те слова, которыми можно сговорить другую девчонку. Но иных слов он, к сожалению, пока не знал.

3

Когда-то вдоль этой дороги стояли рыжие сосны, ровные и гладкие, как новые кегли. И по их стволам, отмеченным стрелами подсочки, текла, засыхая на солнце, густая белая смола.

Теперь здесь остались только низкие, заросшие травой пни, и по вырубке, открывшейся солнцу, белел земляничный лист, обещавший богатые ягоды.

Марианна шла в Тихое. За Мурояном она сразу разулась и верст восемь пробежала легко и быстро. Пути она почти не помнила, но ноги вели ее, и она, минуя вырубку, вышла туда, куда надо.

Зеленые елки, растущие вокруг Тихого, уцелели. На усыпанной иголками и спрятанной от солнца земле цыплячьими выводками желтели лисички.

Вдова Капустиха копошилась на огороде. Она разогнулась и приложила ладонь горсточкой ко лбу. Пригляделась и узнала Марианну.

– Большая ты стала. Поди, замуж скоро?

В избе на столе стоял тот самый самовар с подтекающим краном, который Марианна хорошо помнила. По этому крану вдова в точности определяла погоду: если двигается туго и подтекает – к ненастью, а когда в исправности – к вёдру.

– Тетя Агния, – шепотом сказала Марианна, – вы меня простите, что я так долго к вам не приходила.

Вдова была по-прежнему спокойна.

– А пошто тебе ходить-то? Чай, своих дёлов хватает.

И обе помолчали. Взгляд Марианны скользнул по стенке.

Она вздрогнула, увидев фотографию Ангелины, вправленную в некрашеную рамку. Покойная мачеха была сфотографирована еще столичным фотографом – с пышными кудрями, с юной и обещающей улыбкой.

– Тетя Агния, вы ее помните, значит?

Вдова вздохнула:

– Как не помнить-то!.. Не надо было мне отпущать вас. Уж я и то каюсь…

Марианна кинулась к вдове. Та обняла ее, погладила по плечам.

– Да уж не плачь, чего уж теперь… А что дымочком от тебя попахивает?

– Я в сборочном цехе работаю, – смахивая слезы, живо сказала Марианна. – Там у нас автоген и электросварка…

– Что ж, хорошо, – заметила вдова, хотя, конечно, не знала, что такое автоген и электросварка. – Только смотри, через силу не рвись: ты деушка молоденькая, как вица зеленая, перегнешься…

Марианна долго не решалась, потом спросила:

– Тетя Агния, можно мне с вами поговорить?

…На обратном пути Марианна свернула на лесную тропу и вышла к реке. Мура текла под высоким, крутым берегом. Измытый дождями, здесь чернел старый деревянный лоток, по которому заготовители спускали с горы дрова на сплав. Между досками лотка пробилась трава и жесткий розовый вереск.

Вдова сегодня сказала Марианне:

– Если сударик твой дурит, направь. Все ведь хорошее от нас, от женщин.

Неужели она может кого-то «направить»? До сих пор направляли ее.

Далекий гудок завода в Мурояне спугнул мысли Марианны. Солнце уже уходило. Марианна обула свои мальчиковые ботинки и побежала.

На полпути осталась в стороне Боровая, окруженная зеленым полем. Марианне показалось, что она даже отсюда, с дороги, видит белый камень на старом могильнике, оплетенный диким вьюнком. Здесь они в первый раз встретились с Зорькой прошедшей зимой.

Марианна остановилась, вздохнула и пошла дальше. Через час она уже была в Мурояне. По улицам бродил тихий вечер. Народу было мало, все ковырялись по своим огородам, огребали зацветающую картошку.

И вдруг Марианна увидела Шурку. Та шагала с озабоченным, осунувшимся лицом, на котором резче обозначились рыжие веснушки, и несла в руке большую, потрепанную в очередях сумку.

Шурка тоже увидела