Молодая жена - Ирина Александровна Велембовская

– Нет, – ответила Марианна. – Но ведь вы меня ни о чем не спрашиваете. В общем, как все мужчины…

Лазуткин удивился даже:

– Ты скажи, она какая! Серьезная, оказывается, дамочка. А не погодить ли тебе замуж, пока росточку наберешь?

– А я и не тороплюсь замуж, – независимо сказала Марианна, но все-таки оглянулась на Зорьку. – Просто он с вами шутит.

У полевого стана заколотили палкой по подвешенной рельсе. Ветер, налетевший невесть откуда, густо обсыпал черную землю белым цветом облетающей черемухи.

– Рано мы встали, да мало напряли, – заметил Зорька, первым поднимаясь с земли. – Ты, Лазуткин, посиди, покарауль мою райскую птицу, – он кивнул на Марианну, – а я напоить сгоняю.

Он распутал лошадей, сел на лазуткинскую низенькую кобылу и погнал звонко топающих коней в белый, еще не развеявшийся туман.

Марианна и председатель остались вдвоем.

– Ишь ведь, что Светозар твой говорит! Может, и правда тебя шапкой накрыть, чтобы не улетела?

Теперь уж Марианна разглядывала этого сорокалетнего веселого мужика, от которого крепко пахло самосадом и ночным полем.

– А я вас вспомнила, – застенчиво сказала она. – Когда я была маленькая, вы к нам приходили.

Лазуткин покачал головой:

– Не можешь ты, мила дочь, меня помнить. Я прошлой зимой только из армии воротился. В Германии служил. Это ты моего покойного брата помнишь. Его под Кенигсбергом убило. Он Федор был, а я Нестер.

– Вы очень похожи, – глядя в серо-голубые лазуткинские глаза, удивленно сказала Марианна.

– Чай, родные братовья. Так-то вот, товарищ девочка!

И Лазуткин, придвинувшись близко к Марианне, ткнул ее легонько в бок своим крепким, как каменным, пальцем.

– Оно бы все ничего, – сказал он, оглянувшись в ту сторону, куда ускакал Зорька. – Светозар у нас парень первый сорт. Только вот с маманей его можешь ты не заладить. Чудна́я она баба.

– Это правда, что у нее муж был князь? – осторожно спросила Марианна.

Лазуткин вдруг зло прищурился и сплюнул.

– Ханурик он, а не князь! Навязался бабе на шею да сгубил ни за што. Была человек как человек, работница…

– Разве он ее не любил?

– А что же ему не любить? Может, сколько-то и любил, да она сама боле того в голову забрала. У нее свой мужик хороший был, из тихих тихий. А ее вон куда рвануло!

Марианна невольно вспомнила страшные слова Зорькиной матери о муже: «Он бы Зорьку придушил, да я схоронила его у одной баушки». Но тут же вспомнились и другие слова: «С тех пор одна сижу, а после Валерьяна моего Евгеньича другого мне не надо».

– Знаете, – задумчиво сказала она Лазуткину, – все-таки бывает на свете сильная любовь. Когда от разлуки даже сходят с ума. Вот, например, есть такая французская писательница Жорж Санд…

– А! – махнул рукой Лазуткин. – Какой к лешему Жорж! Не забивай ты себе голову. Вы, женщины, на этот счет…

Тогда Марианна, чтобы он не заподозрил ее в легкомыслии, решила признаться:

– Знаете, мне очень хочется стать учительницей. Для первого класса, где маленькие… – Она засмущалась и добавила: – Потому что, наверное, я сама такая маленькая и останусь…

«Умненькая девчонка-то, – подумал Лазуткин, – науки хочет. А у меня вон две халды растут – все вечерки да посиделки, а из пятого никак в шестой не перевалят…»

Зорька подогнал лошадей. Они трясли мокрыми мордами и бодро фыркали. Лазуткин подтянул подпругу у своей кобылки и сунул сапог в истертое стремя.

– Насчет с завода уволиться – это я помогу. Я тут сам заинтересованный. А с женитьбой погодите. Я еще в действительной был, нам в театре постановку показывали. Там парень один все заявлял: «Не желаю учиться, а желаю жениться!..»

– Ладно, – сердито перебил Зорька. – Поезжай от греха. – И крикнул вслед председателю: – Так я возьму нонче кобылку-то, Лазуткин?

Тот махнул рукой: ладно, мол.

Зорька зауздал Буланого и завел в постромки плуга. Обротал и матку, возле которой крутился жеребенок, впряг в борону и кинул на влажную спину лошади свой пиджак вместо седла.

– Ну, садись, – сказал он Марианне. И подсадил ее под пятку.

В первый раз, когда она боронила с Зорькой, Марианна пробовала ходить за бороной, но разбила ботинки, спотыкаясь о крутые комья. Потом Зорька уговорил ее сесть верхом. Кобыла была смирная, послушная, но хребет у нее был острый, жесткий, так что и Зорькин пиджак плохо выручал.

Зорька прошел с плугом два гона. Потом махнул Марианне рукой, и она, неуверенно задергав поводьями, направила покорную кобылу на поднятую Зорькой, исходящую паром полосу.

В разбуженном ольховнике вовсю свистели птицы. От серой комковатой борозды поднимался и таял пар. На соседнем поле, за лесом, зачихал трактор и двинулся по полю, качаясь, как лодка на волне. От стана выезжали другие пахари, весело и бессмысленно ругая лошадей. День обещал быть горячим: утренний ветер не оставил ни единого облачка.

– Но, Серая! – Марианна легонько стеганула лошадь концом поводка. – Ну, чего же ты так тихо идешь?..

Зорька крикнула издали:

– Понужай, понужай! Хитрит она!

С черемухового дерева, как мотыльки, спархивали последние белые лепестки, и бурая, поднятая плугом земля хоронила их. Грачи летали парами, словно танцевали, чертили круги и садились на пашню чуть не под ноги лошадям. Солнце сверкало огромным золотым ситом. Марианна вдруг вспомнила Шуркину песню, которую та пела в легкие для души минуты, и сама замурлыкала:

Я не знаю, я не знаю, что со мною,

Что волнует грудь мою…

Отчего мне, отчего мне нет покоя,

Отчего я все пою…

Рыжий жеребенок по кличке Яблочко бегал неотступно вслед за матерью, как будто боялся потеряться. Он спотыкался о крутые отвалы плуга, раза два упал, но бегать не прекращал.

– Глупый-то! Вот глупый!.. – кричала ему Марианна, качаясь на жесткой лошадиной спине. – Ну чего ты все бегаешь?

Зорька в это время как раз поравнялся с ней и сказал:

– У тебя бы мать была, ты бы тоже следом бегала. Ведь он маленькой.

Марианна с упреком поглядела в его красное, каленое лицо. И Зорька вдруг спохватился:

– Эх, не то я бухнул! Не сердись, Марианка!..

Он оставил Буланого и подошел к ней:

– Ты бы покрылась, а то солнце тебе макушку нацелует.

Пот полз по Зорькиному запухшему от работы в наклон лицу. Он слизнул этот пот языком и утерся рукавом. Поправил на Серой оползшую набок шлею и при этом легонько погладил теплое от солнца колено Марианны.

Ей захотелось ответить ему чем-нибудь. Но она еще немного боялась его и стеснялась. Поэтому она только улыбнулась и помахала свободной рукой.

Когда на