Бобы на обочине - Тимофей Николайцев

теперь не существовало вовсе — верхний край окна здорово ограничивал поле зрения. Лишь совсем немного вывешивались, ложась мокрыми животами на верхушки деревьев, самые низкие облака.

Засмотревшись в окно, Картофельный Боб не сразу заметил, что дядюшки Чипса больше нет рядом. Он неслышно вышел, задернув тёмную штору за собой.

Потом Боб вдруг услышал, как пронзительно, совершенно по-змеиному, зашипел воздух… и пневматический выдох привёл в движение какие-то части застоявшегося механизма — скользнула вбок и клацнула внешняя жаберная крышка, вставая на место.

Картофельный Боб хотел было немедленно побежать туда и просить тучного дядюшку Туки выпустить его, отпустить его на своё поле, но было уже поздно — пол под ногами вдруг напрягся и судорожно затрепетал… напуганный этим Боб вернулся в кресло, где ему было велено сидеть, забравшись в него прямо с ногами. А потом — трава и деревья за окном дрогнули, качнулись, и вдруг сошли с места… и, медленно пока и плавно, но быстрее и быстрее с каждой секундой, заскользили мимо него, мимо его раскрытого рта, мимо распахнутых от удивления глаз и мимо дряблого картофельного носа, плотно прижатого к стеклу…

Мельком, совсем ненадолго, он увидел на обочине дядюшку Чипса — сверху тот выглядел каким-то совсем маленьким и нескладно-тощим. Обочина отодвинулась и отъехала прочь, машущий рукой дядюшка Чипс пропал за видимый край окна, и Картофельный Боб проелозил лицом через всё стекло, пытаясь подольше не выпускать его из виду.

Потом гул под полом окреп, стал ровен и высок тоном… и лента шоссе зазмеилась навстречу и опять мимо… стала вдруг не асфальтовой полосой, неподвижной и твёрдой, а чем-то другим — стремительной серой рекой, вскипающей

Перед Бусом бурунами луж и расходящейся упругими волнами обочинных трав. Бус мягко качнулся на многочисленных своих колёсах, проглотив подвеской гребень подъёма, и начал плавно, шелестя ветром и расталкивая окнами подступающий вплотную дождь — падать в пучину тех мест, о существовании которых Картофельный Боб даже и не подозревал до этого момента.

Глава 11. Роберт Вокенен

А как хорошо это начиналось… и как закончилось.

Сначала Роберт Вокенен подумал вдруг, что в сущности, подобный ему человек деловой хватки — способен испытывать краткий миг счастья лишь в те моменты, когда только-только тянется за желаемым. Да ещё, быть может — в тот самый первый миг, когда пальцы вот-вот коснутся… А вот всё последующее — взять в руки, держать и распоряжаться — это уже совсем не то…

Вывод ему не понравился. Выходило слишком похоже на дешёвую философию.

Споря с самим собой — он насупился, сходу подыскивая подходящую аналогию.

Скажем — дорогой обед в ресторане, когда два старых хрыча и их помощники — руководители отделов, их правые и левые руки, а также помощники помощников…сколько-то пальцев на всех этих руках… словом — все счастливчики, участвовавшие в подготовке хорошей сделки и приглашённые теперь поподъедать крохи с корпоративных столов…

Вот как это бывает: кругом белоснежной твёрдости скатерти, и золочёный шрифт меню на ней. Они все — и руки, и пальцы, от самого большого до мизинца на дальнем краю стола — долго слушают, как два старых хрыча изливают почтения друг другу и вовсю звенят тонким хрусталём. Потом, наконец, официанты начинают обслуживание… нет, не так — вносят вереницы блюд, и когда одно оказывается напротив, между нетерпеливыми ножом и вилкой — он берёт в руку столовые приборы и отправляет в рот первый кусок…

Говорят, что преподносить публике кулинарные метафоры в качестве философских — самое последнее дело…

И что? Порой ненасытным дуракам только так и можно донести сложную мысль, — подумал Роберт Вокенен. — Просто подумайте и ответьте — и что дальше?

И если вы придете к выводу, что первым-вторым куском всё и ограничивается, ведь на торжественные корпоративные обеды приглашают не для того, чтобы вы скрежетали там вилкой и шумно капали себе соусом на галстук… — то вы будете правы!

Прелюдией обычно всё и заканчивается… и Роберт Вокенен уже и не припомнит, когда в последний раз подчищал тарелки на подобном обеде… Похоже, что он вообще ни разу в жизни не добирался и до половины — даже будучи молодым и голодным.

Потому как ощущения от любого кулинарного шедевра, на который на обоюдных радостях разорились старые хрычи — хороши только по первой паре глотков. И всякое такое восхитительно-лакомое в момент выноса в зал — после какой-то по счету манипуляции вилкой сводились к вполне обыденной тяжести в желудке, а то и самой банальной изжоге…

— Но значит ли это… — громко спросил пустую станцию Роберт Вокенен, и усмехнулся своей сегодняшней метафоричности, — значит ли это, что нет больше никакого смысла в посещении дорогих ресторанов? Да нет же… Напротив — именно подобные мероприятия и делают меня человеком, довольным своим положением… в отличии от просто человека, от жителя округа Мидллути, которому даже поездка в континентальном бусе — слишком дорого…

Так думал он, глядя на волнующийся вдалеке лес под ветром.

Прогулка… проветривание мозгов.

И в самом деле… почему нет?

Не будет в этом никакого ребячества — он ведь не собирается жечь костер в лесу и рисовать золой индейские полосы на лице. Не собирается выживать, отлавливая шляпой мальков из ручья. Это просто будет долгая спонтанная прогулка. Как если бы он гулял в национальном парке или по какому-нибудь раут-газону… только без всяких встречных-поперечных, таких же как он, проветривающих голову бизнесменов, с которыми утомительная вежливость требует постоянно раскланиваться.

Чем дольше он смотрел на лес, тем более притягательной казалась ему эта идея — идти туда, причём делать это немедленно, прямо как есть.

В конце концов, что я теряю? — уговаривал себя Роберт Вокенен. — Пара часов хорошего пешего хода мне не повредят. Да всё равно они будут гораздо приятнее той же пары часов в витрине этого стеклянного Мушиного Дома. В обществе слипшейся газеты и призрака старого хрыча Соренсета, незримо парящего за его плечом…

Он сверился с расписанием бусов.

Так и есть — единственный рейс, который его устраивал, проходил только к четырем вечера. А в пустой пыльной станции, в этой чёртовой дыре Мидллути, где нет и намека на хороший отель, эти несколько часов, разумеется, быстро превратятся в адову пытку — временем и скукой.

Он подозрительно посмотрел на небо, что плыло, покачиваясь — прямо над лесом. Там вроде клубились какие-то облака, солнце слабо просвечивало сквозь них, делая край неба сукровично-алым, но означает ли это близкий дождь, Роберт Вокенен так и не смог