Умеренный полюс модернизма. Комплекс Орфея и translatio studii в творчестве В. Ходасевича и О. Мандельштама - Эдуард Вайсбанд

крупицам, как строки Катулла» [Чуковская 1997: 65–66]. В записной книжке Лидии Гинзбург сохранилась, однако, другая версия речи Лозинского, пересказанная ей Ахматовой: «Потом Лозинский говорил речь, в которой я с ужасом услышала, что когда русский язык станет мертвым языком, то мой голос будет звучать, как сейчас голос Овидия» [Гинзбург 2002: 135]. Очевидно, что речь Лозинского варьировала рассмотренное в этой работе переосмысление умеренными модернистами идеи translatio и применение ее к собственному творчеству и к творчеству современников. Более того, второй вариант его речи очевидным образом отсылал к словам Мандельштама из статьи «О природе слова», где он переносил классическое значение поэзии Овидия на поэзию Анненского и подспудно на свою собственную. Возникает вопрос, кто из участников этого эпизода – Лозинский, Ахматова или Гинзбург – сделал сознательный или бессознательный оммаж Мандельштаму.

278

О значимости для Мандельштама и Хлебникова концепции А. Потебни о «внутренней форме» слова см.: [Паперно 1991], [Paperno 1994], [Seifrid 2005: 73–78]; и [Weststeijn 1978: 13].

279

Отмечу также, что в интертекстуальном плане этот украинизм подключает стихотворение Мандельштама к сложной перекличке с творчеством И. Анненского и Т. Шевченко в общем контексте «пробуждения поэзии». В опубликованной в 1911 году «Автобиографии» И. Анненский пишет о том, что после периода учебы в университете, где «как отрезало со стихами», он стал учителем, и в это время «стишонки опять прокинулись» [Анненский 1911: 172]. А. Е. Аникин, плодотворно исследующий шевченковский пласт в творчестве Анненского, замечает по этому поводу: «Образ просыпающихся стихов, создаваемый с помощью глагола прокинуться, скорее всего отсылает к шевченковскому Може, ще раз прокинуться Мої думи дiти („Заворожи менi, волхве“)» [Аникин].

280

Выявленная связь образа «серебряной трубы Катулла» с творчеством Анненского дополняет его «блоковский» подтекст – Г. А. Левинтон писал о связи этого образа с блоковской «Равенной»: «лишь медь торжественной латыни / Поет на плитах как труба» [Левинтон 1977: 229]. Д. М. Сегал рассматривал этот образ в широком контексте противостояния Мандельштама и Блока в их споре о гуманизме; см. [Сегал 1998: 592–593].

281

Мирский упоминает Хьюма в качестве «теоретика имажизма» в предисловии к «Антологии новой английской поэзии» (1937) (см. [Мирский 2014: 368], см. также [Krieger 1953], [Hadjiyiannis 2013]).

282

Ср. также: «Из статьи Мандельштама (Дракон): „<…> классическая поэзия – поэзия революции“. <…> не нежданно, не вдруг разгорается звезда классической поэзии – приход ее, свет, давно предчувствовали лучшие наши поэты в тяжких сумерках безвременья» [Ю. О. 1922: 7].

283

Шенгели Г. Дракон. Альманах стихов // Новый мир. Харьков, 1921. 14 октября; цит. по [Тименчик 2006: 269]. Думается, что Шенгели писал рецензию, не имея перед глазами самого альманаха, поэтому он назвал статью «Слово и культура» – «О классицизме» и передает своими словами формулу Мандельштама. Как заметил Р. Д. Тименчик, в рецензии Шенгели так же по ошибке дает оценку отсутствующим в альманахе стихам Ахматовой (см. [Там же: 270]).

284

Театральное обозрение. 1921. № 8. С. 12; цит. по [Ходасевич 1996–1997, 1: 571–572].

285

П. Нерлер утверждал, что хотя в свои приезды в Москву Ходасевич «посещал собрания „Лирического круга“, даже читал на них свои стихи, но явно как посторонний, как гость» [Нерлер 2015]. Письмо Ходасевича к Лидину и близость его эстетических взглядов с неоклассицистической позицией журнала говорят о более сочувственном отношении Ходасевича к начинанию Эфроса.

286

Очевидно, в последующем невышедшем сборнике Эфрос собирался дать вторую часть своей программной статьи.

287

Отмечу, что, как и у Эфроса, нумерация статьи Ходасевича означала, что он собирался давать теоретические, программные материалы и в следующих номерах.

288

Это «диалектическое» отношение к пушкинскому наследию на фоне программного ходасевического «пушкинианства» часто приводило к неверным критическим оценкам. Критики, солидаризирующиеся с радикальным полюсом модернизма, отрицали современный характер ходасевической поэзии из‑за ее якобы пассеизма.

289

В «Лирическом круге» были напечатаны переводы Верховского из римской лирики.

290

Напомню, что в августе 1922 года Л. Троцкий встречался с В. Маяковским и Б. Пастернаком, которого «очаровал и привел в восхищение», по выражению Пастернака в письме к В. Брюсову от 15 августа 1922; см. [Пастернак 2003–2005, 11: 398].

291

Летом 1922 года Воронский включил Мандельштама в список предполагаемых членов общества «Круг» в группе «Классиков, старых писателей»; см. [Поливанов 1993б: 10].

292

Благодарю за возможность ознакомиться с этой рецензией Георгия Ахилловича Левинтона.

293

Стихотворения «Ветер нам утешенье принес…», «Грифельная ода» и «Париж (Язык булыжника мне голубя понятней…)»; см. [Эфрос Н. 2018: 70].

294

«Когда Психея-жизнь спускается к теням…» вместе со стихотворениями «Я слово позабыл, что я хотел сказать…» и «Возьми на радость из моих ладоней…» было напечатано под общим заглавием «Летейские стихи» в литературном приложении берлинской газеты «Накануне» (1923, 8 апреля) (см. [Мандельштам 2009–2011, 1: 569]; см. также [Terras 1965: 251–267], [Ронен 2002: 23].

295

К контексту отношений Мандельштама и Троцкого в 1922 году можно привлечь также мотив позвоночника из стихотворения «Век», автограф первоначальной редакции которого датирован 8 октября 1922 года. В статье «Отгородившиеся», напечатанной 19 сентября 1922 года в «Правде», Троцкий писал: «…военное крушение режима надломило позвоночник междуреволюционному поколению интеллигенции» [Троцкий 1991: 31].

296

См., напр.: «Ныне мы преображаемся, чтобы начать наконец – надо верить! – свой европейский Ренессанс»; «Зачалом Возрождения всегда было искусство. Есть. Было. Будет. Искусство есть воспроизведение произведенного. Новое эллинство было бы „подражанием“ Творцу – древнему эллинству. Возрождение – припоминание рождения. Так эмпирически. Оттого – эллинство. Но также и существенно, потому что Возрождение как выявление, вовнешнение, реализация, есть прежде всего модус эстетический» [Шпет 1989: 355, 368]. См. рецензию Г. О. Винокура на «Эстетические фрагменты»: «Сам автор тяготеет к идее классического искусства, он говорит о Ренессансе как нашей культурной задаче <…> но все же не всегда кажется приемлемым, и, во всяком случае, общеобязательным намечаемый автором путь к возрождению через античность