Клуб «Непокорные» - Джон Бакен

конкретную форму. Он полагал, что из-за его поступка произошло что-то ужасное, обладающее бесконечной силой зла — зла не только против самого преступника, но и против всего мира. И он верил, что зло еще можно остановить, что оно по-прежнему таилось в кустарнике, что рос на восточной стороне дома, где он вырос. Столь грубая фантазия свидетельствовала о том, что его нормальный интеллект развалился на части, и он снова попал в захолустный мир своего детства.

Он решил пойти и найти это зло. И вот здесь жесткое напряжение, свойственное белому человеку, дало о себе знать. В нем мог поселиться и жить слепой ужас кафра, но в нем жила железная храбрость пограничного бура. Если подумать, то следует признать: нужно обладать довольно мужественным сердцем для того, чтобы отправиться на поиски того, при мысли о чем трепетал каждый нерв. Признаюсь, мне не доставляло удовольствия видеть каждый день этого одинокого, бледного, измученного парня. Думаю, он знал, что конец всему этому положит трагедия, но отвечать за последствия должен именно он.

Он слышал об экспедиции Смита и ради участия в ней принял на себя половину расходов. Возможно, его в какой-то степени привлекала дурная репутация Смита. Он не хотел, чтобы у него был компаньон, имеющий с ним что-то общее, потому что он должен был жить своим умом и идти своим путем.

Чем это закончилось, вы знаете. В своем письме он ничего не сообщил об экспедиции, кроме того, что нашел то, что искал. Я легко могу поверить в то, что эти двое не слишком ладили друг с другом: один жаждал мифических сокровищ, а у другого была проблема, которую невозможно было решить за все золото Африки… Где-то и как-то в бушвельде Селати его демон принял телесную форму, и он встретил — или подумал, что встретил, — существо, которое выпустило на свободу всю скверну и нечестивость, что были в нем. Полагаю, мы должны назвать это безумием. Он застрелил своего товарища и подумал, что убил животное. «Если бы посмотрели на следующее утро, они бы нашли след», — писал он. Смерть Смита, похоже, его совсем не обеспокоила. Думаю, он даже не осознавал, что произошло. Для него имело значение то, что он положил конец ужасу и каким-то образом получил за него возмещение. «Прощайте, и не беспокойтесь обо мне, — прочел я его последние слова. — Я вполне доволен».

Я долго сидел, погруженный в раздумья о том, что произошло, меж тем как солнце медленно садилось над Магалисбергом. Чем это закончилось, вы знаете. На веранде перед домом скрипел патефон, и грохот с Ранда доносился, как звук далеких барабанов. Люди того времени имели обыкновение цитировать какую-нибудь латинскую фразу о том, что все новое исходит из Африки. Но я думал, что значение имеет не столько новое, исходящее из Африки, сколько старое.

* * *

Я решил еще раз посетить ту гору над Пуфури и переговорить со жрецом, но после того, как я вышел из Мейн-Дрифт и спустился вниз по Лимпопо, мне не представилось возможности до будущего лета. По правде сказать, мне было не по душе то, что я задумал, но ради Эндрю я чувствовал себя обязанным разобраться со старым жрецом. Мне хотелось убедить семейство Ваккерструмов в том, что на парне не лежал грех Каина[20], как думал его отец.

Однажды январским вечером, после изнурительного дня — солнце в тот день палило немилосердно, — я посмотрел с горы на чашу зеленого пастбища. Всего один взгляд — и я понял, что никаких объяснений со жрецом не будет… Часть утеса откололась, и камнепад просто снес, уничтожил и рощу, и рондавель. Громадная масса осколков скатилась с середины холма, и под ними были погребены высокие деревья, сквозь которые я еще недавно смотрел на небо. Все это уже поросло терновником и травой. По бокам чаши не было ни единого клочка засеянной земли, и все, что осталось от крааля, это осыпающиеся глиняные стены. Джунгли уже заполонили деревню, и огромные луноцветы[21], раскинувшись на щебне, в сумерках были похожи на призраки исчезнувшего племени.

Новая особенность появилась у этого места. Оползень, должно быть, высвободил подземные воды, и теперь вниз по лощине протекал ручей. Рядом с ним на лугу, где вовсю цвели агапантусы[22] и белые лилии, я встретил двух австралийских старателей. У одного из них, банковского служащего из Мельбурна, была поэтическая душа.

— Славное местечко! — сказал он. — Не загажено чернокожей шатией-братией. Если бы я занимался сельским хозяйством, я бы, скорее всего, поселился только здесь!

II

ИЗ ОГНЯ ДА В ПОЛЫМ

История герцога Бурминстерского

Выходя из купальни, сооружения в высшей степени экзотического, молодые патриции-вырожденцы отправлялись за грубыми наслаждениями в цирк, а затем туда, где разыгрывалась пародия на исполнение общественных обязанностей, ибо у людей их сорта мода на покровительство этому виду деятельности в те времена все еще сохранялась.

Фон Леттербек. «Императорский Рим»

ЧАСТЬ I

ИЗ ОГНЯ…

На выходные Ламанча остановился в каком-то загородном доме и вернулся, преисполненный гнева из-за того, как был вынужден проводить вечера, выпавшие на те выходные.

— Я-то думал, что возненавидел бридж[23], — сказал он, — но я почти жаждал его, чтобы уберечь мозги от сдвига, а память от поиска строк из поэтов, которых забыл, а строки для того, чтобы описать людей, которых не знаю. Не нравится мне играть в игры, где я чувствую себя прирожденным идиотом. Но одна игра меня все же позабавила. Она заключалась в том, что придумывалась нелепая ситуация, и нужно было дать ей естественное объяснение. Пьянство, безумие и розыгрыш исключались заранее. Пример: епископ Лондонский, обернув вокруг шеи морскую форель и воссев на верблюда, играет на свистульке, взобравшись на вершину Плимутского камня[24]. Был среди нас член научного общества, королевский адвокат, который истолковал сие вполне разумно.

— Слыхивал я о вещах более странных, — сказал Сэнди Арбетнот и подмигнул Бурминстеру.

Тот покраснел: ему явно стало неловко. Взоры остальных устремились в том же направлении, от чего круглое веселое лицо Бурминстера покраснело еще больше.

— Нехорошо поступаете, Майк, — сказал Арбетнот. — Вот уже несколько месяцев мы ждем от вас эту историю, и ныне самое место и время для нее. Отказа от вас мы не примем.

— Сэнди, не могу, черт побери: история слишком глупая.

— Нисколечко не глупая. Она полна глубоких философских уроков и, как кто-то определил ее, являет собой истинный роман,