Пирамиды - Виталий Александрович Жигалкин
— Петька был вострый, — теперь уже спокойно, так как все давно переболело, говорил папка. — Спросишь: на кого ты, Петька, будешь учиться? А он отвечает: я буду учителем или на место Сталина. Вот. Вострый был парнишка…
Отец тоже воевал, и на него даже приходила похоронная. Тася помнила, как в тот день собрались у матери три бабы-солдатки, сидели, сплетясь в кучу, посреди темной комнаты и толсто, жутко выли.
— Тогда видно, была не судьба, — равнодушно говорил папка, — а теперь уже, видно, недолго…
Но с приходом Таси он заметно ожил: ходил, всегда тихонько напевая, что-нибудь мастерил во дворе, ловил в Каменке «гоминдановцев» — так почему-то называли в деревне окуней.
Дома было покойно, безмятежно, и все прежние тревоги казались теперь Тасе зряшными, пустыми. Целыми днями бродила она по лесу или лежала где-нибудь на полянке, глядя на небо, и ей было интересно, уставившись в воображаемую точку над головой, продираться взглядом сквозь толщу синевы, устремляясь все дальше и дальше в бесконечность. И тогда совсем казалось, что всякие волнения ее карикатурно глупы, смешны.
Деревня была тихая, маленькая, дворов пятнадцать. Когда-то здесь жило много народу, а сейчас остались почти одни старики и старухи. С раннего утра сидели они на завалинках, кроткие, улыбчивые, грелись, приветствовали друг друга из конца деревни в другой. И даже не верилось, что где-то есть грохот, сумасшедшее кручение-верчение, есть бурные страсти, мучительные головоломки.
«Это почти Галапагосские острова», — с улыбкой думала Тася.
Спала она на сеновале. До самого утра под ней мерно и успокаивающе дышала корова. Было тихо, свежо. Порой ночью ей хотелось есть: она вставала, закутывалась в простыню и, как молодая индуска в сари, шла в сенцы. Там она нашаривала на лавке крынку с холодным молоком и пила, пока у нее не захватывало дух. Старики всегда в это время спали, в избе верещал сверчок, и это верещание уже не воспринималось звуком, а словно сама тишина была просто неполноценна без него.
«Тишина, наверное, как белый луч, разлагается на составляющие…»
А однажды ночью, придя за молоком, Тася услыхала, что старики не спят и шепчутся. Она хотела окликнуть их, но вдруг вздрогнула и замерла на месте. Говорили о ней.
— Пора, пора замуж, — шептала, кряхтела мать. — Боюсь я… Как бы в девках…
— Выйдет, — уверенно говорил отец и даже смеялся, — ученая-то, да не выйдет?..
У Таси шумело в голове и слабели ноги. Осторожно, на цыпочках, вышла она во двор, постояла, словно вспоминая, куда ей нужно идти, потом залезла к себе на сеновал, уткнулась в подушку и разрыдалась.
«Ученая, ученая… — сквозь всхлипывания бормотала она. — Может, вот потому все и есть, что ученая… Может, потому и одна, что ученая…»
Она плакала, и ей почему-то думалось о том., что в детстве она мечтала о беличьей шубке, а годы шли, и теперь вот, постаревшая, подурневшая, она, конечно же, никогда-никогда уже не будет носить ее…
VII
Она проплакала всю ночь. А потом успокоилась и долго лежала, заложив руки за голову, и глядела в небо. Небо было темное, как сама ночь, и потому начинающееся, казалось, прямо от потемок деревенской улицы. Небо то ли на самом деле прояснялось, то ли глаза все глубже и глубже просматривали его — из черного оно незаметно превратилось в густо-фиолетовое, а еще через некоторое время светло-синие прожилки обозначились то здесь, то там на нем.
В голову приходили до смешного простые мысли, и было странно, как это они не приходили раньше, и тогда бы не было этих слез, волнений.
«Разве только ради замужества жив человек? Нет и нет…»
«И для одной жизнь вокруг также хороша — и солнце, и лес, и запахи, и краски…»
«Никто не влюблен в меня — но так уж устроена жизнь. Смерть — это тоже страшно, жестоко, но это неизбежно, и с этим надо мириться…»
«А мама — ей просто неловко перед соседями. Но это простительный предрассудок…»
«Ученая — не ученая — все одинаково чувствуют. Университеты не учат чувствовать. И в любви не важно — рабочий ли, крестьянин, академик, артист…»
Так прошел час или два. Легкая изморозь пробежала по телу. Тася, укутавшись в одеяло, присела на постели и тихонько покачивалась, как на безмолвной молитве.
«Может, прогуляться?»
Она надела халат, опустилась на землю и, не спеша, пошла к лесу. Лес был рядом, метрах в ста от сарая, и отсюда бледные нечеткие стволы берез выглядели обыкновенными тесаными кольями, тогда как кроны растворялись, затушевывались на фоне отечно сгустившегося на горизонте неба.
Трава была уже росистая, тяжелая, а ветки деревьев, еще недавно, на закате, такие теплые, покорные, сейчас вдруг стали жесткими и шершаво-холодными, словно они, озябнув в сыром предрассветном тумане, покрылись гусиной кожей. Сильно пахло прелыми сучьями, грибами, и лишь порой сквозь эти тяжелые осевшие запахи пробивался тонкий, ощутимо теплый аромат клубники.
Тася прижалась щекой к корявому стволу березки и закрыла глаза. От березки исходил терпкий горьковатый запах, а внутри ствола слышалась какая-то нежная, еле уловимая мелодия.
«Жизнь, жизнь, — думала Тася. — Она проста и многогранна. И надо ценить ее — эту многогранность и простоту. Жизнь приспособлена для всех: любимых и нелюбимых, богатых, нищих, слепых… Для всех у нее припасены свои радости и печали… Для слепого в этом ночном лесу, наверное, больше всяких волнующих запахов, звуков, чем для меня…»
Неизвестно откуда начал тянуть почти незаметный, но пронизывающий ветерок. Тася быстро продрогла, и ее снова потянуло в постель, в тепло.
«Спать, спать, спать», — прошептала она себе, почувствовав вдруг восторг оттого, что наконец после полуоцепенения появилось настоящее, осознанное желание — спать, спать, спать…
И она, действительно, уснула, едва коснувшись головой подушки, проспала весь день и встала бодрая, просветленная, как будто бы и не было вчерашних слез.
И ей казалось, что теперь она все-все знала про себя, про жизнь, все понимала и что теперь никогда уж не будет у нее ни этой неопределенной щемящей тоски, ни глупых волнений.
Вечером она пошла в поселок в кино. Вечер был теплый, хороший. У горизонта притихло солнце. Около него как-то вдруг возникли легкие облака и замерли. Облака неуловимо слоились, дробились, исчезали, возникали снова. Они то становились нежно-желтыми, то через миг уже были розоватыми, а то окрашивались в кисейные сиреневые тона.
Откройте для себя мир чтения на siteknig.com - месте, где каждая книга оживает прямо в браузере. Здесь вас уже ждёт произведение Пирамиды - Виталий Александрович Жигалкин, относящееся к жанру Повести. Никаких регистраций, никаких преград - только вы и история, доступная в полном формате. Наш литературный портал создан для тех, кто любит комфорт: хотите читать с телефона - пожалуйста; предпочитаете ноутбук - идеально! Все книги открываются моментально и представлены полностью, без сокращений и скрытых страниц. Каталог жанров поможет вам быстро найти что-то по настроению: увлекательный роман, динамичное фэнтези, глубокую классику или лёгкое чтение перед сном. Мы ежедневно расширяем библиотеку, добавляя новые произведения, чтобы вам всегда было что открыть "на потом". Сегодня на siteknig.com доступно более 200000 книг - и каждая готова стать вашей новой любимой. Просто выбирайте, открывайте и наслаждайтесь чтением там, где вам удобно.
