Пирамиды - Виталий Александрович Жигалкин

разделывала мясо, отмачивала и варила кальмаров — для салата, который отец очень любил, — а мать, должно быть, в чем-то, пусть и походя, упрекнула ее. Лена не переносила, когда не замечали ее старания.

Борис сел к столу, обхватил ладонями, грея их, кружку чая и почувствовал вдруг, что действительно сильно проголодался. Он отхватывал зубами колбасу прямо от целой штуки и, давясь, торопясь, запивал ее горячим чаем: казалось, если мать застанет его за этим занятием, то обязательно осудит.

«А мне ведь теперь до самых поминок вряд ли удастся перекусить…» — оправдывался он перед собой.

Дел опять оказывалось невпроворот: ехать в один конец города в морг, завезти туда одежду, потом в другом конце города отыскать цех металлоизделий, приобрести там памятник… Нужно было найти еще и оркестрантов.

Для людей, которые поедут на кладбище, школа обещала маленький автобус. Борис позвонил директрисе, но та ответила неопределенно:

— Да, да, Борис Андреевич… у меня есть договоренность с шефами. Я их сейчас буду тревожить… а то как бы они не того… молчат что-то…

Значит, предстояло еще, возможно, и ловить автобус…

У матери поднялась температура: глаза горели, лицо покрылось красными пятнами, голос хрипел, но она стала собираться в морг вместе с Борисом. Он едва сумел отговорить ее.

— Одежду я завезу сам… Заплачу им… Ты не тревожься. За деньги все сделают как надо: и побреют, и помоют… мне говорили…

— Это чтобы какие-то нелюбимые руки… — захлюпала мать. — Да ни за что!..

— Но ведь нелюбимые руки и вскрывали его…

Этот довод почему-то оказался для матери убедительным. Она обреченно опустилась на кровать.

— Приезжайте туда с Леной примерно к часу… Хорошо?

Он поцеловал мать, схватил с голого стола выпачканный желтой глиной узел с одеждой и вышел.

Но и в этот день ему везло.

«А если бы не везло? — думал он. — На что бы я тогда рассчитывал? Как бы надеялся управиться в срок, а?..»

Он сумел остановить пустое такси, и шофер, с пониманием покивав, согласился поездить с ним. У морга шоферу пришлось ждать почти полчаса — и он не возмущался.

Старушка-дежурная без всяких уговоров взяла у Бориса узел и лишь, оторвав от газеты клочок, попросила написать фамилию отца. Тут только Борис сообразил, что ведь в отцову одежду могли одеть другого, — наверняка здесь сейчас лежало несколько трупов.

— А как вы его узнаете? — встревожился он. — Может, мне пойти с вами, показать?

— Не надо, — отказала старушка. — У них на ногах бирочки, найду…

Бориса почему-то неудержимо влекло туда, в те покои за массивными дверями, но в то же время от слов старушки, оттого, что туда не надо заходить, у него словно отлегло от сердца…

— Сколько вам заплатить, чтобы вы привели его в порядок? — краснея, спросил он.

Старушка усмехнулась:

— Да нисколько не надо.

Но Борис помнил наказ вчерашнего водителя и про-* тянул ей пятнадцать рублей. Он боялся, что после его дурацкого вопроса старушка отмахнется от денег и все с отцом получится плохо. Однако она так же спокойно, как говорила, что платить не надо, деньги взяла, и нельзя было понять, хуже ли она теперь сделает, лучше ли…

— Когда забирать-то будете?

— В час, наверное…

— Ну вот к часу я его и подготовлю…

Оказалось, что нужно получить еще какие-то выписки у врача. Врачом была обыкновенная молоденькая девушка, красивая, улыбавшаяся ему, сидевшая в обыкновенном больничном кабинете, и бумагу она заполняла большую, как санаторно-курортную карту. Борис, глядя на нее, даже порой забывался, что он в морге.

— Скажите, а оркестр вам не надо? — спросила она, отдавая ему выписки, и торопливо добавила: — Меня попросили ребята справляться…

— Надо, надо! — обрадовался Борис.

— Тогда я дам вам телефон… договоритесь…

Борис позвонил прямо от девушки — она разрешила.

Бархатный спокойный голос был деловит и краток:

— Значит, так: к часу… прямо к дому… по этому адресу… Играем на вынос и на погребение… Шестьдесят рублей: нас четверо — по пятнадцать рублей на нос… До свидания…

Это было, на взгляд Бориса, недорого: оркестранты наверняка где-то работали, отпрашивались на похороны, теряли зарплату, морозили на ветру губы…

Шофер такси хорошо знал, где цех металлоконструкций, и быстро, петляя по улочкам, докатил туда. Памятники, готовые, стояли во дворе и были двух типов: пирамидки с крестом или звездочкой и короба массивные, из стальных листов, на всю могилу. Пирамидка стоила недорого, и ее, вероятно, можно было затолкать в багажник, но женщина, которая оформляла продажу памятников, презрительно покривилась:

— Не скупись, парень, не скупись… небось кого-то родного хоронишь…

И это, в сущности, определило выбор Бориса.

— Да тумбы и не стоят как надо, — сказала еще женщина. — То их ветром сдует, то водой подмоет… Весной знаешь на кладбище как: ни проехать, ни пройти… Тумбы то на боку лежат, то провалятся совсем, а короб — на века.

С шофером такси пришлось расстаться. Но та же женщина, продавщица памятников, помогла ему найти грузовую машину: она окликнула парня, разгружавшего во дворе уголки, и подозвала к себе.

— Пособи вот товарищу, — кивнула она на Бориса. — Добрось… Дело такое, похороны… Думаю, он тебя не обидит…

Парень посмотрел на часы.

— А на какое кладбище?

— А что, разве сразу на кладбище надо? — повернулся Борис к женщине: в ней чувствовались знание, опыт.

Женщина ничего не ответила и отошла.

— Я не знаю, — хмыкнул парень. — Как пожелаете. Но попробуйте его десять раз загрузить, разгрузить… Грыжу наживете.

Но так, наверное, не делалось: чтобы памятник везти раньше гроба. Мать наверняка воспротивилась бы этому. Да и где гарантия, что его там, на кладбище, не сопрут?

— Нет, без гроба как-то не того… — стараясь придать голосу больше уверенности, сказал Борис.

— Смотрите, ваше дело, — легко согласился парень. — Раз грузим, раз разгружаем — четвертная в любом случае…

Памятник действительно был тяжелый, но парень свистнул двум мужчинам, сварщикам, и они помогли всунуть памятник в кузов.

Уже дорогой Борис додумался уговорить парня вначале заехать в морг, получить гроб и потом уже с гробом везти памятник до кладбища.

— В час выезжаем… в два вы уже можете быть свободным, — заверял он.

Парень снова долго и молча смотрел на часы, затем, решительно подняв руку с заскорузлой растопыренной пятерней, что, должно быть, означало пятьдесят рублей, лихо тряхнул кудрями, спадавшими на плечи куртки, и согласился…

Было уже пятнадцать минут второго, когда они снова подъехали к моргу. Старушка-дежурная встретила его в приемном покое и недовольно покачала головой.

— Вы же обещали в час забрать… Вот другие уже ждут…

На лавке, в покое,