Не вернувшийся с холода - Михаил Григорьевич Бобров

Землянин даже кулаки сжал:

— Понимаешь, мое государство за двадцать лет старательно, по всем направлениям, ничего не упуская, привило мне стойкое отвращение к лицензиям.

Тацуми расширил глаза:

— Но лицензирование — это же для качества?

— Так! Стойте! — скомандовала снайпер в розовом. — Зачем тут эта посторонняя философия?

— Мне не интересно рассказывать и слушать, как булькает кровь, как сладко и противно пахнут брызги на лице! — почти зарычал Енот. — Я хочу, морозя спину в темной подворотне, чуть не обделываясь при виде патруля, набираясь решимости шагнуть навстречу очередной цели — я даже не называю их людьми! — так вот, чтобы меня в этот момент грело что-то. Во имя чего я тут клацаю зубами от холода и страха, во имя чего превратился в ходячую мясорубку — я хочу знать!

Землянин опустил сжатые кулаки на столешницу:

— Вот победит революция, и что дальше?

Все посмотрели на Акаме, та чуть порозовела от очевидного смущения:

— Я бы хотела поплыть куда-нибудь на корабле… Все вместе…

Енот забулькал, засмеялся неприятно:

— …И взойдем на борт, и получим визу, и увидим Афины и Мону Лизу… Только продолжение у стихов фиговое… Мы в пустые щи не макаем лапоть… Нам смеяться стыдно, а страшно плакать…

— Нафиг такие стремные стихи, — потребовала золотоволосая. — Давай дальше, что там про лицензии?

Землянин успокоил дыхание, разжал кулаки:

— Чтобы поднять качество строительной и проектной работы, мало просто заставить людей купить красивые слова на гербовой бумаге. Надо выявить причины ошибок, надо учить ошибавшихся, надо проверять, чего знают. У нас из всего этого только деньги за красивые бумажки собрали.

Снова сжал кулаки:

— А с другой стороны, здешнее государство “быстро, решительно” сделало из меня патентованного убийцу — я больше даже не обращаю внимания на погоду, на лес, птиц, небо! Только на цель, путь отхода, помехи… Для меня люди на дороге — помехи. Как булыжники. Ни рубануть, ни обежать, ни перепрыгнуть!

— Но ты же делаешь это для того, чтобы построить новое государство, — вступил Тацуми. — Твое. Лучшее, чем оба бывших!

- “Солдат презирает колониста. Но ведь солдат затем и воевал, чтобы на отвоеванных землях утвердился колонист”… Зачем я опять это сказал, зачем сделал шаг в понимание! Зачем привязываюсь?

Енот подскочил; ножны длинного боевого клинка стукнули о полировку:

— Мне же страшно сюда приходить! Я не хочу узнавать: вчера Шерри, сегодня Булат, кто, сука, следующий? Челси? Чего ты так пытаешься меня привязать? Для тебя же лучше, если я останусь номером в списке!

Надежда грустно улыбнулась:

— Я все же генерал… Моя задача устроить все так, чтобы в бой шли не два против двух, а десять против двух — тогда и победа гарантирована, и потери меньше. Не только начальству — бойцам самим выгодно иметь перевес в силах, это же их шанс выжить. Но этот перевес надо откуда-то взять. Лишних рук на войне не бывает, и это забота именно генерала… Да, я вижу, как тебя смешит мое звание. Видимо, тут неточность перевода. У нас генерал — “тайсе” — командир самостоятельного отряда. Расскажи, что такое генерал у вас?

— Тоже командир. Только отряд побольше. Не подразделение, а соединение всех родов войск. Минимальное соединение, способное вести бой самостоятельно, у нас дивизия. Это десять-двенадцать тысяч человек…

— Сколько-сколько?! — Вскричал Тацуми. — Да у нас в селе всего пятьсот человек!

— Батальон.

— Чего?

— Батальон у нас примерно столько. Следующий уровень, три батальона — полк. Два полка с обеспечением — бригада. Уровень полков и бригад у нас называется “часть”. Сильнее, чем подразделение, но все же часть целого.

Енот снова сел на кожаный диванчик, снова подвернул ножны, чтобы не брякали о столешницу:

— А вот уже три полка плюс артиллерия, плюс танки, еще “сами не летаем, другим не даем”, плюс “двойной оклад — тройная смерть”, еще хлебозавод, прачечная, рембат, госпиталь, отделение полевой почты, автоколонна для подвоза горючего и снарядов — этим вот у нас командует генерал.

— Двойной оклад… Танки… — задвигался Тацуми. — Кто все эти люди? Как столько народу можно доставить к месту боя? Чем эту орду кормят? Нафига их вообще столько надо? Да я вообще не верю, это ты нам заливаешь, как тогда с рукояткой!

— Запад! — вдруг сообразила Ривер. — Они так воюют! Лаббок, помнишь? С тех пор, как откололись от нас, они все придумывают военные машины, обучают множество солдат, у них есть это все. Большие отряды, правда, не настолько, как ты говоришь. Но проблемы те же. Лагеря, снабжение, дороги. Вот почему Огре настаивал, чтобы его называли капитаном, а не генералом. Капитан у вас чем командует?

— Ротой. Обычно в роте сотня. Самая большая рота, которую я помню — понтонно-мостовая, двести человек… Да, примерно по численности, как стража Центрального региона… — Енот посмотрел на загнутые пальцы, как будто мог сосчитать на них две сотни. — Ну, до тех пор, пока туда не понабрали отребья ради массы… Ты что же, знала Огре?

— Я же до дезертирства была принята при дворе, встречались… Даже ваш язык могла бы выучить, Огре ухаживал за мной.

— И?

— Не понравился. — Надежда воткнула окурок в пепельницу, как кинжал в тело.

— А кто понравился?

— Личное дело!

— В мои-то личные дела ты лезешь своим бесконечным сватовством. Давай откровенность за откровенность, как с именами…

— Чего это ты задумал? — генералу Ривер внезапно стало жарко. Енот поднялся:

— Ну не все же тебе меня женить. Лаббок, иди-ка сюда…

— А? — удивился зеленоволосый. — При чем тут я-а-а… Ой… Пусти, офигел!

Енот взял обоих дезертиров за уши, притянул друг к другу, почти столкнул головами:

— Надежда, ты мою интуицию хвалила? Слушай, чего скажу. У вас нет никакого: “потом”. У одного тебя есть и у одной тебя есть. А у вас вместе — нет никакого потом, только сейчас. Хватит уже от самих себя бегать, убьют и вспомнить нечего будет… Акаме!

— А?!

— Бери какие там есть у нее дела на сегодня. Пошли, займемся, помогу тебе отчеты писать.

— А?… — красноглазая так и не вышла из ступора. Леона и Тацуми переглянулись:

— Мы-то думали, Енот про новые дела расскажет, на макете посмотрим.

— Я три мешка репы извел на домики! — нахмурился зеленоглазый.

Отошедшая от ступора заместительница командира смачно захрустела крайним домиком:

— Да ладно, сейчас вот и насмотримся. А потом все съедим, в полном соответствии с принципами конспирации.

Тут очнулась и Мейн. Переглянулась с Тацуми — розовые глаза полукровки в зеленые лесовика — задрала носик:

— Фу-фу, паршивая романтика!

* * *

Романтика — море, солнце, пальмы, белый песок, девушки в открытых костюмах.