Окаянные - Вячеслав Павлович Белоусов

тот, пока не наткнулся на отступившего, неуклюже пытавшегося спрятаться за спины Платона. — Вот. Этот. Лезет на судно, а документов нет.

— Кто такой шустрый? Покажь!

— Да вот же, тот гражданин.

Медленно разворачивающийся за дрожащим пальцем вахтенного ствол нагана застыл против агента 3-го разряда. Тут только Чернохвостов узрел Сивко.

— Этот?

— Ага.

Их глаза встретились. Платон, казалось, проглотил язык и готов был провалиться вслед поплывшему из-под ног настилу причала. Поизучав его скисшую физиономию, Чернохвостов надвинул поглубже на глаза кожаную фуражку, крякнул и не спеша спрятал наган.

— Поперёд батьки, значит? — скривились его губы в злой ухмылке; он приблизился к подчинённому и, обдав его тяжёлым похмельным духом, чтобы слышал лишь один, просипел, словно ожёг. — Выслужиться задумал, остряк? Без году неделя, а туда же!

— Я што… — зыркнув на публику, нашёлся Платон. — Отставшие господа бучу подняли. Поспешать-то не приучены, буржуи недобитые. А тут ещё болонка сумасшедшая сбежала от дамочки. Ну та и закатила переполох.

— А кто же велел поспешать? — Подозрительный взгляд Чернохвостова так и буравил насквозь мявшегося с ноги на ногу агента.

— Турнуть их захотелось, чтоб шустрей. И к вашему приходу поспеть. Зачистка же…

— Так, значит?

— Для дела старался.

— Для дела, значит…

— На пароходе лишь команда осталась, — продолжал гнуть своё ободрившийся Сивко. — Не прибыли гости, вот я этих и того… поторопил. Пугнул слегка. С ночи ж здесь торчим…

— Молчать! — грубо одёрнул его Чернохвостов, не сдерживаясь. Схватил за грудки. — Не прибыли, говоришь? Это кто ж тебе успел сообщить?

— Уж не проглядел бы, — не смутился Платон, осознавая всю беду надвигающегося провала. — Я здесь глаз не спускал.

— А брёх, значит, ты поднял?

— Боцман настырным оказался, — скосился Платон на толстяка. — Бумагу, видите ли с печатью ему подавай. Ну я рожу ему и собирался подправить, чтоб впредь знал, с кого требовать.

Чернохвостов недоверчиво скривился, но промолчал.

— А тут вы как раз подоспели, — наглея, подсластил Сивко.

— Справился бы? — смерив с ног до головы стоеросовую фигуру боцмана, с испугом ждущего своей участи, Чернохвостов с сомнением хмыкнул, смутные подозрения ещё гложили его. — Такого бугая твоим кулаком не прошибить.

— А это на что? — полез Сивко за пазуху, но пальцы снова предательски подвели, не цепляли затерявшуюся рукоять револьвера.

— Отставить, — натешившись его неудачными попытками, чертыхнулся командир. — Эх ты, аника-воин. — И неожиданно ткнул кулаком в полосатое брюхо толстяка так, что, охнув, тот присел, едва удержавшись на подломившихся враз ногах. — Учись, молодой.

Публика, дрогнув, отхлынула.

Чернохвостов хмуро оглядел жавшихся друг к дружке отставших пассажиров, пнул сапогом скулившую болонку и, подхватив с полу шляпку, сунул её трясущейся от страха дамочке.

— Мадам, вас на берегу кавалер заждался, а вы здесь рассусоливаетесь. — И махнул рукой остальным. — Поторопитесь, господа хорошие. Ну-ка по одному, по одному.

— А мне што делать? — лишь последний из задержавшихся засеменил по трапу, Сивко полез за папироской. — Ждать наших?

— Во-во, перекури, торопыга, пока наши подтянутся, — сплюнул за борт Чернохвостов. — Станешь здесь на сходнях за брюхатого. — Он прихватил боцмана за локоть, но тот, тяжко пыхтя, скривившись, поспешил подняться сам. — Я эту рожу с собой к капитану возьму. У себя хозяин-то? — потрепал он толстяка за щёку.

— Так точно, — буркнул тот. — В каюте, должно быть.

— Вот видишь, товарищ Сивко, каков наш народ смышлёный и послушный, — подмигнул Чернохвостов Платону. — Подход надо знать. Учи вас, недотёп.

Сивко промолчал, занятый своими тревогами, жадно затянулся терпким дымом. Один капкан ему удалось проскочить, однако обстановка накалялась, и что предпринять, он никак не мог сообразить.

Полез за портсигаром и Чернохвостов, достал уже было папироску, но повертелся по сторонам, напрасно высматривая других агентов на причале, смял табак в кулак, зло выругался.

— Остальных ждать не стану, — буркнул он, кинул взгляд на Сивко; тот, опустив голову, помалкивал.

— Что набычился? Я ещё разберусь с тобой, — повысил голос Чернохвостов. — Ишь, верховод объявился! Неча сопли глотать, слушай меня. Подгребут ребятки, пусть прошмаляют каюты и команду. Никого не выпускать на берег. Про трюм не забудь напомнить, а то знаю я их, в мазуте возиться им не в радость. За главного оставляю Матвея Шнуркова, у него нужные слова найдутся, чтоб несговорчивых урезонить. Кукарекина и этого новенького… как его? Из заводских?..

— Егорку?

— Е-гор-ку… — с ехидцей нараспев передразнил Чернохвостов. — Эх, шмазь блатная! Набралось вас, сотрудничав, на мою шею! — И зверея, рявкнул: — Георгия Булычёва и Кукарекина, обоих пошлёшь ко мне наверх. У капитана я буду.

— А мне здесь торчать?

— Заслужил. Твой пост тут, — отвернулся Чернохвостов, подтолкнул боцмана вперёд. — И чтоб мышь не проскочила.

Когда агенты, разделённые Шнурковым на пары, разбрелись по пароходу, а Булычёв с Кукарекиным скрылись наверху, Сивко, не сдерживаясь, заметался близ сходней, то и дело задирая голову, прислушиваясь к малейшему постороннему звуку. Один за другим летели за борт окурки, молотом билась кровь в висках, путались в голове тревожные мысли. Что там? Схватили механика или умудрился скрыться? Если попался, тогда уж точно конец не одному ему. Евсей и в контору бедолагу не поволокёт, там же, в каюте капитана, выбьет всё, что тот знает и начальству на блюдечке подаст. А знает липовый механик, судя по страхам Льва Соломоновича и по облаве, что на него устроили, премногое. Полетят с плеч головы и Верховцева, и его, Платона.

"Ох, полетят головушки! Не дай господи угодить в передрягу! — молился Платон, неистово крестясь. — Евсей с особым злорадством поставит к стенке…"

Сивко обдало жаром, лишь замаячили в его воспалённом мозгу представления о возможных последствиях.

"Сдал совсем организм, — с болью в душе подметил он, — отвык от подобных потрясений, раньше в окопах на передовой с немцами, да и в мытарствах Гражданской не замечал, а за последние денёчки не справляются нервы, напрочь рвёт их страх, видать, действительно за самое горло схватила беда, неужели конец всему?!"

Платон развернулся к причалу, с тоской впился глазами в ставший вдруг далёким и недосягаемым спасительный берег.

"А ведь есть ещё время! Дёрнуть отсюда, сразу не схватятся. Пока заметят, поймут, то да сё, успею ноги унести в тёмные подвалы, где ни одна сучка не сыщет, где не одни сутки просидеть можно, а там, бог даст, выберусь из этого чёртова города! В деревнях схорониться легче…"

Платон вцепился в перила, железо остудило пальцы, другая мысль завладела им. Искрой вспыхнула в мозгу, но тут же погасла.

Нет, идти к Верховцеву и до ночи пересидеть на конспиративной хате нельзя. Ко Льву Соломоновичу теперь, когда его задание не исполнено, хуже того — провалено с треском, смертельно опасно! Верховцев его и