Окаянные - Вячеслав Павлович Белоусов

И хотя бранят поганцев беспощадно, от шпаны деться некуда.

Сивко без прежнего внимания и интереса рассеянным взглядом процеживал приезжих. Чужаки здесь, как на ладони, разом обозначатся. Нервотрёпка, похоже, близилась к концу. В завершение, прикидывал он, предстоит зачистка команды и парохода, но к тому времени Чернохвостов успеет подтянуть остальных агентов, которые дежурят по улочкам и закоулкам на подступах к порту. Тогда можно будет и вовсе расслабиться. А мутить Евсею мозги собственными видениями, пригрезившимися то ли от недосыпа, то ли с голодухи, Платон не станет. Только опять нарвётся на хамство и недоверие. Чернохвост определённо заподозрил чего-то или озадачили его сверху, принюхивается да приглядывается к нему как-то особливо, за каждое ненароком обронённое слово цепляется. Намекни ему теперь про мелькнувший призрак инкогнито, засмеёт и опозорит перед всем младшим составом. Лучше поделиться потом своими соображениями со Львом Соломоновичем…

Задумавшись, Платон вздрогнул от неожиданности, приметив вдруг вдалеке выставившегося из-за портовой арки Верховцева. Как сотрудник по особым поручениям, тот непосредственно в операции задействован не был, находиться ему в столь ранний час в подобном месте не пристало, к тому же и выглядел он необычно, словно на минуту-другую только что выпорхнул из разгульного ресторана "Аркадия"[63]. Глаза ему прикрывали поля роскошной шляпы песочного цвета, а приподнятый воротник тонкого пальто в том же выспреннем тоне прятал подбородок. Словом, его было не узнать, однако теперь он пренебрегал этим. Подпрыгивая на носках и размахивая светлой перчаткой, Верховцев безуспешно старался привлечь его внимание. Губы раскрытого рта нервно дёргались, выкрикивая неслышные ругательства — это Платон понял даже с неблизкого расстояния — наставник, не сдерживаясь, проклинал подопечного.

Внезапное появление Верховцева в столь необычном одеянии и нервное его поведение свидетельствовали об одном — случилось что-то непредвиденное и страшное.

Бесцеремонно расталкивая путавшихся под ногами, Сивко поспешил к портовой арке, нарушая все правила конспирации. Довольно скоро достигнув цели, он готов был застыть в привычной стойке, приветствуя начальство, но шагнувший навстречу Верховцев опередил его. Схватив запыхавшегося агента под локоть, он увлёк его в темноту арки, где, притиснув к стене, дыхнул в самое ухо:

— Ни слова, Платон Тарасыч!

— Здравия желаю… — выкатив глаза, только и успел прохрипеть тот, угодив в железные тиски.

— Ну как же так, голубчик! Как можно? Я надрываюсь здесь!..

— Вот…

— Молчите! Где же ваше?.. А, чёрт!

— Я извиняюсь…

— Результаты есть?

— Задушите. — Сивко, задыхаясь, попытался вырваться.

Физической силой он был не обижен, но справиться с взбешённым Верховцевым не удавалось.

— Простите, — наконец разжал тот пальцы на его горле. — Что известно?

— Мне показалось… — Сивко, судорожно глотнув воздух, поперхнулся.

— Ваши догадки мне не нужны! — Налившиеся кровью стальные глаза Верховцева сверкнули гневным огнём.

— Так точно! — невпопад ляпнул агент.

— Что скажете конкретного?

— Никак нет.

— Значит, пока никто не объявился? Я вас правильно понял, чёрт возьми!

— Да, — икнул Платон, теряя дар речи.

Верховцев изменился в лице, обмяк, сползая с Сивко, тяжело перевёл дух и сунулся в пальто за портсигаром.

— Не чуял до вас успеть.

Платон помалкивал. В таком состоянии видеть наставника ему не приходилось.

— Гость прибыл этим рейсом. Если вами он не замечен, значит, проскочив засаду, он уже в городе. — Выпустил струю дыма в лицо Сивко, Верховцев кивнул на пароход: — Я здесь по другому поводу. Спешил, опасаясь провала. Известие получил с запозданием.

— Гость? — возвращался к реальности Платон, поведение всегда выдержанного наставника изрядно его потрясло.

— Гость! Гость! Кого вам всем поручено не проморгать! — Верховцев вонзил взгляд в агента, снова пригвоздил его спину к стене. — И это прекрасно, что проворонили! Теперь, мой дружок, всё зависит от вас.

— От меня?

— Где Чернохвостов? Пробираясь сюда, я что-то его не заметил.

— Евсей? — ничего не понимал Сивко. — Помилуйте, Лев Соломонович, объясните.

— Потом. Всё потом, — смял папироску Верховцев. — Время дорого.

— Евсей с минуты на минуту должен быть здесь. Агентов скликает для общей зачистки парохода.

— Вам надо опередить его, любезный Платон Тарасович. — Голос Верховцева посуровел, он в упор приблизил лицо и встряхнул плечи Сивко так, что тому стало не по себе. — Непременно!

— Но что от меня требуется? — побледнел агент.

— Мужество и проворство, — процедил сквозь губы наставник. — Мужество и проворство только и всего. И ещё везения. Я бы помолил бога.

Сивко обдало холодом.

— Поспешите на пароход и найдите механика. Черноволосый, вашего возраста, высокий. Мимо не пройдёте.

Сивко, не смея моргнуть, стыл столбом, ожидая задание.

— Это наш человек. Ему грозит разоблачение.

— Но… Как же? Вы знали и мне ничего?..

— Все объяснения потом, а сейчас вам надо успеть! Боюсь, Чернохвостову с вечера дано поручение его арестовать.

— Без Евсея мне на пароход не попасть.

— Наш человек не должен угодить в их руки!

— А Евсей? — как заведённый болванчик, лепетал ошарашенный Сивко. — Он приказал на пароход без него ни ногой.

— К чёрту! — рявкнул Верховцев, чем сразу привёл Платона в чувство. — Вы, милейший, трясётесь, как мокрая курица! Стыдно, любезный! Бывший унтер-офицер, Георгием[64] отмечены! Соберитесь! — И тише добавил, поедая его глазами. — Придумайте что-нибудь по ходу. В конце концов, оправдывайтесь желанием напасть на след гостя первым.

— А этот?.. Механик?.. Он мне поверит?

— Поверит, поверит, голубчик. Ему не выбирать, — вцепился в пуговицу на пиджаке Сивко Верховцев и притянул к себе. — Не дай вам бог опоздать!

Нити пуговицы не выдержали, и с треском она осталась в кулаке Верховцева, а Платон отлетел к стене.

— А вы, Лев Соломонович? — смутился Сивко.

— Что я? За меня не беспокойтесь. — Наставник сжал пуговицу в кулаке. — На, — развернул Платона и подтолкнул в спину. — Сделайте, как я прошу. Постарайтесь. Он не должен попасть к ним в руки.

Верховцев надвинул шляпу до бровей, шагнул в толпу и пропал среди галдящего народа.

II

Если б не ставшие непослушными пальцы, потерявшие вдруг за пазухой бумагу ГПУ, не въедливый горлопан в полосатом тельнике, перекрывший жирным брюхом сходни, где враз образовалась сутолока, Сивко, возможно, и проскользнул бы ужом на пароход незамеченным. Однако движение на палубе застопорилось. Придавленная кем-то собачонка с лаем соскочила с рук худосочной дамочки, не доверившей капризную любимицу матросикам. Хозяйка нервно взвизгнула и, обронив шляпу, опрометчиво кинулась в ноги за ней. В толкучке и криках назревала паника, но взбеленившихся пассажиров разогнал злой, знакомый Платону окрик. Откуда-то из-за спин коршуном налетел Чернохвостов.

— Все назад! Что творишь, сволочь? — Вороной ствол нагана в его руке врезался в мигом обвисшие бабьи груди побледневшего вахтенного. — Саботаж? Освободите проход!

— Тут вон… — мямлил толстяк.

— Провокацию затевать?

— Так вон же… — лихорадочно зашарил по толпе выпученными от страха глазищами