Дневники. 1910–1923 - Франц Кафка

что это не может быть то письмо, которого я жду, оно очень тоненькое и написано незнакомым тонким неуверенным почерком. Но я его открываю, и там обнаруживается большое количество тонких густо исписанных незнакомым почерком листков. Я начинаю читать, перелистываю бумажки и понимаю, что это должно быть очень важное письмо, очевидно, от младшей сестры Фелицы. Я с жадностью читаю, и мой сосед справа, не знаю, мужчина это или женщина, возможно, ребенок, заглядывает через мое плечо в письмо. Я кричу: «Нельзя!» Компания сидящих за столом нервных людей начинает дрожать. Я, кажется, вызвал переполох. Пытаюсь торопливо извиниться, чтобы сразу вернуться к чтению. И снова склоняюсь над письмом, но незамедлительно просыпаюсь, будто разбуженный собственным криком. При ясном сознании насильно заставляю себя снова заснуть, ситуация в самом деле возобновляется, я быстро прочитываю две-три расплывчатые строчки письма, из которых ничего не запомнил, сплю дальше и теряю сновидение.

Старый коммерсант, человек огромного роста, поднимался на подкашивающихся ногах по лестнице в свою квартиру, не просто держась за перила, а сжимая их в руках. Перед дверью, зарешеченной стеклянной дверью, он хотел, как всегда, достать из кармана брюк связку ключей, но тут заметил в темном углу молодого человека, склонившегося в поклоне.

– Кто вы? Что вы хотите? – спросил коммерсант, все еще тяжело дыша после подъема.

– Вы коммерсант Месснер? – спросил молодой человек.

– Да, – ответил коммерсант.

– У меня есть для вас сообщение. Не важно, кто я, так как сам в деле не участвую, а только должен передать вам сообщение. Тем не менее я представлюсь, меня зовут Кетте, я студент.

– Так, – сказал Месснер и немного подумал. – Ну и где же сообщение?

– Об этом поговорим лучше в комнате, – сказал студент, – с этим делом на лестнице не разделаться.

– Я не жду никакого сообщения, – сказал Месснер и посмотрел сбоку на пол.

– Вполне возможно, – сказал студент.

– Впрочем, – сказал Месснер, – сейчас двенадцатый час ночи, никто нас здесь не услышит.

– Нет, – ответил студент, – здесь я не могу этого сказать.

– А я, – сказал Месснер, – не принимаю ночью гостей. – И он с такой силой сунул ключ в замок, что вся связка зазвенела.

– Но я ведь жду здесь с восьми часов, целых три часа, – сказал студент.

– Это лишь доказывает, что сообщение важно для вас. Я же не хочу никаких сообщений. Всякое сообщение, от которого я уберегся, – чистый выигрыш. Я не любопытен. Уходите же, уходите. – Он взял студента за его легкое пальто и отодвинул в сторону. Затем он приоткрыл дверь комнаты, из которой на холодную площадку пахнуло жаром. – Кстати, это деловое сообщение? – спросил он, уже стоя в открытых дверях.

– Здесь я и этого не могу сказать, – сказал студент.

– В таком случае желаю вам спокойной ночи, – сказал Месснер, вошел в комнату, запер дверь на ключ, зажег электрический ночник, из настенного шкафчика достал бутылку ликера, налил стаканчик, выпил, причмокивая, и начал раздеваться. Только он собрался, опираясь на высокую подушку, почитать газету, как ему показалось, что кто‑то тихо стучится в дверь. Он положил газету на одеяло, скрестил руки и стал прислушиваться. Да, в самом деле стучали, причем очень тихо, в самом низу двери. «Что за надоедливая обезьяна», – посмеялся Месснер. Когда стук прекратился, он снова взялся за газету. Но вот постучали сильнее, прямо‑таки заколотили в дверь. Как дети в игре распределяют свои удары по всей двери, так и здесь стучали – то глухо по дереву внизу, то звонко по стеклу наверху. «Придется встать, – подумал, покачав головой, Месснер. – Привратнику позвонить я не могу, аппарат ведь стоит в передней, и пришлось бы будить хозяйку, чтобы войти туда. Ничего другого не остается, кроме как собственноручно спустить парня с лестницы». Он натянул свою фетровую шапочку, откинул одеяло, уперся руками в край кровати, медленно спустил на пол ноги и сунул их в высокие домашние туфли на вате. «Ну вот, – подумал он, кусая верхнюю губу и глядя на дверь, – опять тихо. Но надо наконец обрести покой», – сказал он себе, достал из подставки палку с черепаховым набалдашником, перехватил ее посредине и пошел к двери.

– Есть тут кто‑нибудь? – спросил он из-за запертой двери.

– Да, – ответили, – пожалуйста, откройте.

– Открываю, – сказал Месснер и встал с палкой в дверях.

– Не бейте меня, – сказал,

27 ноября, предостерегая, студент и отступил на шаг назад.

– Тогда уходите! – сказал Месснер, выставив указательный палец в направлении лестницы.

– Но я не имею права, – сказал студент и так неожиданно кинулся к Месснеру

Я должен прекратить, прежде чем от меня не станут прямо‑таки отделываться. Хотя и не предчувствую опасности потеряться, я тем не менее чувствую себя беспомощным и чужим. Но твердость, которую придает мне хоть что‑то написанное, бесспорна и чудесна. Каким взглядом я вчера вечером во время прогулки все окинул!

Ребенок привратницы, открывающей ворота. Закутан в старый платок, бледное, застывшее мясистое личико. Ночью привратница носит его с собой к воротам.

Сидящий внизу на ступеньке пудель привратницы прислушивается к моему начинающемуся с четвертого этажа топоту, смотрит на меня, когда я дохожу до него, глядит вслед, когда бегу дальше. Приятное чувство доверия – он не боится меня и включает в привычный шум дома.

Картина: крещение юнги при пересечении экватора. Кругом слоняются матросы. На излазанном по всем углам и высотам судне повсюду можно найти место для сидения. Рослые матросы, висящие на судовых трапах, упираясь мощными круглыми плечами и ногами в корабельную плоть, смотрят на разыгрывающийся внизу спектакль.

– Кто‑то звонит, – сказала Эльза и подняла палец.

* * *

Маленькая комната. Эльза и Гертруд сидят с рукодельем у окна. Ранние сумерки.

Э.: Кто‑то звонит.

Обе прислушиваются.

Г.: В самом деле звонили? Я ничего не слышала. Я слышу все хуже.

Э.: Звонили совсем тихо. (Идет в переднюю открывать. Обменивается там с кем‑то несколькими словами. Затем голос Э.) Пожалуйста, сюда. Смотрите, не споткнитесь. Ступайте вперед, в комнате только моя сестра.

Сестры Гельзенбауэр, Эльза и Гертруд, сдают три комнаты, одна сдана учительнице музыки, другая скототорговцу

Скототорговец Морзин на днях рассказал нам следующую историю. Рассказывая, он волновался, хотя дело происходило несколько месяцев назад:

– Я очень часто бываю по делам в городе, в общей сложности это наверняка составит дней десять. Большей частью мне приходится там ночевать, но я стараюсь по возможности избегать гостиниц и снял комнату в частной квартире, простую

3 декабря. Письмо Вайсу

4 декабря. Со стороны глядя, это ужасно – умереть взрослым, но молодым, еще страшнее – покончить с собой. Уйти из жизни в полном смятении,