Дневники. 1910–1923 - Франц Кафка

Маргарета Блох, Эренштайн.

* * *

Родителям мы ничего об этом не говорили, но каждый вечер после девяти часов я и два кузена собирались у кладбищенской ограды, где с небольшого холмика можно было хорошо обозреть местность.

Железная ограда кладбища слева открывала взору большое заросшее травой пространство.

Фридрих: С меня хватит.

Вильгельм:

17 ноября. Сон: На поднимающейся вверх дороге, примерно в середине подъема, причем главным образом в проезжей части, снизу глядя – слева лежала груда мусора или затвердевшей глины, которая, осыпаясь, справа все понижалась, слева же возвышалась, как палисады забора. Я шел справа, где дорога была почти свободна, и увидел, что слева мне навстречу, напрямик через препону, ехал на трехколесном велосипеде человек. Он был безглазый, во всяком случае, на месте глаз у него были сглаженные дыры. Велосипед был разболтан, и хотя ехал он неуверенно и шатко, но бесшумно, почти неестественно тихо и легко. В последний момент я подхватил ездока и, держа его, словно руль, направил велосипед в брешь, через которую я сам прошел. И тут он упал на меня, мне же, хотя я был огромный, при моей позе было неудобно держать его, к тому же велосипед, оставшись без седока, начал, хоть и медленно, катиться вниз, потянув и меня за собой. Мы ехали мимо телеги, на которой стояли, тесно сгрудившись, несколько человек, все в темной одежде, среди них молодой следопыт в светло-серой шляпе с поднятыми полями. Я еще издали узнал этого молодого человека и надеялся, что он мне поможет, но он отвернулся и спрятался среди людей. Велосипед покатился дальше, и вслед за ним, низко наклонившись и широко расставив ноги, пришлось катиться и мне, пока кто‑то не приблизился и не оказал помощь, не помню какую. Знаю только, что это был заслуживающий доверия человек, который прятался, словно за черной распластанной тканью, и со спрятанностью которого я должен считаться.

18 ноября. Я снова буду писать, но сколько сомнений породило у меня мое писание. В сущности, я бездарный, невежественный человек, который, не принуждали бы его ходить в школу – не по доброй воле, но и едва ли замечая принуждение, – способен был бы забиться в собачью конуру, вылезая из нее только тогда, когда ему приносят жратву, и забираясь обратно, проглотив ее.

По освещенному солнцем двору из противоположных направлений навстречу друг другу бегут две собаки.

Вымучил начало письма к фройляйн Блох.

19 ноября. Меня захватывает чтение дневника. Не в том ли причина, что у меня нет сейчас ни малейшей уверенности в настоящем? Все мне кажется конструкциями. Любое замечание, любой случайный взгляд все переворачивает во мне, даже забытое, совершенно незначительное. Я не уверен в себе больше, чем когда бы то ни было, лишь насилие жизни ощущаю я. И я совершенно пуст. Я подобен овце, потерянной ночью в горах, или овце, бегущей вслед за этой овцой. Быть таким потерянным и не иметь даже сил это оплакать.

Я нарочно хожу по улицам, где есть проститутки. Когда я прохожу мимо них, меня возбуждает эта далекая, но тем не менее существующая возможность пойти с одной из них. Это вульгарно? Но я не знаю ничего лучшего, и такой поступок кажется мне, в сущности, невинным и почти не заставляет меня каяться. Только хочу я толстых, пожилых, в поношенных, но благодаря разным накидкам кажущихся пышными платьях. Одна из них, по-видимому, уже знает меня. Я встретил ее сегодня после обеда, она была еще не в профессиональном наряде, непричесанная, без шляпы, в простой рабочей блузе, как кухарка, и несла большой сверток, вероятно, белье к прачке. Ни один человек, кроме меня, не нашел бы в ней ничего соблазнительного. Мы мельком посмотрели друг на друга. Теперь, вечером, когда стало прохладно, я увидел ее на противоположной стороне узкого, ответвляющегося от Цельтнергассе переулка, где она обычно поджидает клиентов; она была в облегающем желтовато-коричневом пальто. Я дважды оглянулся на нее, она ответила на мой взгляд, но я прямо‑таки сбежал от нее.

Неуверенность наверняка порождена мыслями о Ф.

20 ноября. Был в кино. Плакал. «Лолотте». Добрый пастор. Маленький велосипед. Примирение родителей. Бесконечная беседа. До этого – грустный фильм «Несчастье в доке», после – веселый «Наконец‑то один». Я совершенно пуст и бесчувствен, в проезжающем мимо трамвае больше живого смысла.

21 ноября. Сон: Французское министерство, четыре человека сидят за столом. Идет заседание. Я помню сидящего с правой стороны человека с плоским профилем, желтоватой кожей, с сильно выступающим (что особенно бросается в глаза из-за плоскости) совершенно прямым носом и маслянисто-черными, закрывающими рот усами.

Вот печальное наблюдение, в основе которого, несомненно, лежит конструкция, опирающаяся на пустоту: едва взяв с письменного стола чернильницу, чтобы отнести ее в другую комнату, я почувствовал в себе некую твердость, как бывает, например, когда в тумане вдруг на мгновение появляется, чтобы сразу исчезнуть, угол большого здания. Я перестал чувствовать себя потерянным, зависимым от людей, даже от Ф., во мне возникло смутное ожидание. Что, если я убегу от всего этого, как, например, человек вдруг убегает в поле.

Как смешны эти предсказания, это равнение на примеры, этот страх. Все это конструкции, которые даже в воображении, где они только и существуют, едва добравшись до живой поверхности, тут же одним толчком опрокидываются. Где взять волшебную руку, чтобы, попади она в мотор, тысячи ножей не разорвали ее на кусочки и не разбросали во все стороны.

Я охочусь за конструкциями. Я вхожу в комнату и вижу в углу их белесое переплетение.

24 ноября. Позавчера вечером у Макса. Он становится все более чужим, по отношению ко мне он уже часто бывал таким, теперь же и я буду таким по отношению к нему. Вчера вечером просто лег в постель.

Под утро сон: Сижу в саду санатория за длинным столом, даже во главе его, так что во сне вижу, собственно, свою спину. День пасмурный, должно быть, я отправился за город и недавно прибыл в автомобиле, который лихо подкатил к самому подъезду. Как раз должны были внести еду, и тут я вижу одну из служанок, молодую хрупкую девушку в платье тонов осенних листьев, спускающуюся легкой или колеблющейся походкой из галереи в сад. Я еще не знаю, чего она хочет, но указываю вопросительно на себя, не меня ли она ищет. И она действительно приносит мне письмо. Я думаю,