Баталист. Территория команчей - Артуро Перес-Реверте

влюбившийся в переводчицу Ядранку, – теперь лежали в общих могилах где-то в кукурузных полях.

Та самая Ядранка, предмет платонической любви Радо, теперь сидела в «ниссане», слушала радио и записывала последние новости. Когда Барлес открыл дверцу, Ядранка посмотрела на него с беспокойством. Интересно, вспоминает ли и она Грюбера и остальных ребят из Вуковара. Барлес полагал, что да, хотя Ядранка избегала разговоров о тех событиях, будто хотела забыть их как страшный сон. Война для Ядранки началась с крещения огнем в Вуковаре, когда она еще была ярой патриоткой, но патриотизм скоро угас: она разочаровалась в политике и войне, а также в ее кукловодах – мужчинах и женщинах, которые тянули за ниточки, управляя тем и другим. В девяносто втором году, уйдя с влиятельной официальной должности в правительстве Туджмана, Ядранка вернулась на свое прежнее место преподавателя испанского и каталанского в Загребском университете. Эту работу она совмещала с переводами для посольства Испании, лишь в редких случаях возвращаясь на фронт ради работы с Барлесом и Маркесом за сто тридцать долларов в день. Журналистов и переводчицу связывали особые отношения: в конце концов, вместе с ними она три года назад и увидела войну своими глазами, исколесив всю Хорватию от Петрини до Осиека, от Вуковара до Пакраца; ее послужной список профессиональной переводчицы был связан с самыми жестокими битвами между югославскими федералистами и хорватскими националистами в те лето и осень девяносто первого. Ядранка была смуглая, крупная и миловидная, в волосах ее серебрилась преждевременная седина, доставшаяся ей, как она утверждала, на память о тех днях, когда она работала с Маркесом и Барлесом. Коррида вызывала у нее отвращение – она считала испанцев кровожадными, что в устах человека из Хорватии звучало очень смешно.

– Все плохо, – сообщила Ядранка, выключая радио.

– Я уже понял.

– Армия боснийцев продвигается в сторону Черно-Поля. Если они туда доберутся, дорога нам будет отрезана.

Барлес выругался громко и отчетливо. Это были отвратительные новости: если мусульмане отсекут пути к отступлению, вырваться отсюда будет сложно. Особенно Ядранке – с ее фамилией Врсаловиц будет просто невозможно пройти контрольный пункт боснийцев, несмотря на ее аккредитацию, выданную ООН.

– Прямо как в Ясеноваце, – пробормотал Барлес.

– Как в Ясеноваце, – повторила за ним Ядранка, нервно улыбаясь.

Года два назад, когда сербские танки уже почти взяли в клещи Дубицу, им удалось вырваться из ловушки, поддав газу и проскочив там, где кольцо окружения замкнулось спустя десять минут. Перед тем как они уехали из Дубицы, Барлес успел зайти в уже горящую церковь и вынести два православных требника XVIII века и небольшое изображение святого Николая на холсте, который он наспех вырезал из рамы своим складным швейцарским ножом

– Это все сгорело бы в любом случае, – сказал Барлес.

Когда Ядранка узнала, что у него и в мыслях не было передать спасенные из огня святыни в музей или в министерство культуры Хорватии, она устроила ему хорошую выволочку.

– Это называется мародерство, – гневно отчитывала она его, пока Маркес гнал машину прочь от Дубицы. – Гнусное мародерство!

Даже когда Барлес напомнил ей, что, вообще-то, православную сербскую церковь подожгли хорваты, поток ее красноречия долго не стихал. То были времена, когда Ядранка еще придерживалась своих моральных принципов довоенного образца. Тогда в их съемочную группу «Телевидения Испании» в Югославии (которая на тот момент называлась Югославией) входило пять человек: помимо Барлеса, Маркеса и Ядранки, были еще звукооператор Альваро Бенавент и Майте Лисундиа, молодая журналистка, которая встречалась с одним музыкантом из рок-группы «Лос Рональдос». Майте была небольшого роста, молчаливая и решительная. Это была ее первая война, Маркес и Барлес были для нее образцом для подражания: она смотрела на них и следовала за ними повсюду с рюкзаком за плечами, чуть пригибая голову, когда вокруг свистели пули и рвались снаряды. В Вуковаре, когда сербы начали первый крупный артиллерийский обстрел хорватского штаба, им всем пришлось выбирать – спуститься в бомбоубежище и временно оказаться в безопасности, при этом рискуя никогда больше не выйти оттуда на свет божий, или пешком постараться выбраться из этого сектора Вуковара, который обстреливался особенно жестко. Они выбрали второй вариант, и Майте молча бежала за ними те долгие полчаса, пока они, вжимаясь в стены домов, укрывались от летевших над головами снарядов, не имея возможности снять ни одного кадра, как бы им ни хотелось, а на голову им сыпалась черепица с крыш и ветки деревьев. Что касается звукооператора Альваро, раньше он был уверенным в себе и спокойным: настолько, что даже мог взять в руки «бетакам» и снять по-настоящему отличный материал во время сражений в районе Чорне-Радицы. Но Вуковар и тот день, когда они были на волосок от смерти и чудом сбежали из Дубицы и Ясеноваца, изменили Альваро до неузнаваемости. Барлес запомнил его шумное дыхание и пальцы, вцепившиеся в спинку сиденья машины, пока они мчались прочь от сербских танков, медленно надвигавшихся с горизонта. Альваро больше не хотел возвращаться на войну вместе с Маркесом и Барлесом.

– После всего, что сегодня произошло, – повторял он снова и снова по дороге из Ясеноваца, – я считаю, что мой долг перед родиной выполнен. А вы можете продолжать. Оба.

Женщины на войне. Ядранка, Майте, Хайди со своими голубями. Катрин Лерой с фотоаппаратами через плечо[240], спорящая с израильским солдатом в Тире. Кармен Ромеро из EFE[241], мокрая от снега, пытается найти телефон в гостинице «Интерконтиненталь», чтобы передать информацию о том, что на улицах Бухареста много убитых. Кармен Постиго исполняет[242] чувственный танец с Ульфом, своим шведским оператором, в канун Нового года, когда пал режим Чаушеску. Пережившая взрывы газовых бомб Аглае Мазини пересекает Бейрут, уворачиваясь от снайперов, почти вслепую из-за газа, разъедающего глаза, чтобы передать по телексу свою ежедневную хронику в редакцию «Пуэбло». Кармен Сармьенто в Никарагуа ведет прямой репортаж из засады.[243] Лола Инфанте[244] в Нджамене в ужасе смотрит на Барлеса, когда он кладет ей на юбку человеческую ключицу, подобранную им на берегу реки Шари, – там они нашли обглоданный крокодилами скелет с проволокой на запястьях и дыркой в черепе от выстрела в затылок. Арианна с сигаретой в зубах и в бронежилете ведет машину под огнем снайперов по «Аллее снайперов» в Сараево под «Walk on the Wild Side» Лу Рида.[245] Кристин Спенглер на пыльном «лендровере» пробирается среди минных полей[246] на юго-западе от алжирского Тиндуфа. Слободанка пытается остановить кровотечение Полю Маршану[247] и сама вся