Морской штрафбат. Военные приключения - Сергей Макаров

— И должен беспокоить, пока заключенный не будет доставлен обратно — живым или мертвым, неважно. Кроме того, дружище, это был очень странный побег. Как ты понимаешь, на минном поле не удалось обнаружить ничего, кроме останков этого недотепы надзирателя…

— Значит, русский сумел преодолеть это препятствие, — сказал Штирер. При этом он едва заметно вздохнул, осознав, что приятный застольный разговор перестает быть приятным, неумолимо сворачивая на предметы, к которым он не испытывает ни малейшего интереса. — Что ж, браво. Я говорил, что он большой ловкач, помнишь? Не понимаю, что тебя беспокоит. Взгляни на карту, она прямо перед тобой! Этот побег был не более чем актом отчаяния, у парня просто-напросто нет шансов дойти до своих, это физически невозможно. А тело не нашли просто… да просто потому, что не нашли! Следы смыло дождем, а труп лежит на дне какой-нибудь расселины, или в глубине фьорда, или просто на равнине, среди камней…

— В глубине фьорда, да… — задумчиво повторил Шлоссенберг. — Резонное предположение, дружище. Тем более что следы не смыло. Собаки их нашли — правда, далеко не сразу, но их нельзя за это винить. Видишь ли, след обнаружился совсем не там, где его искали, и вел он не на северо-восток, вглубь материка, а прямиком к нашей протоке — если быть точным, к обрыву над временным пирсом.

— Значит, он заблудился, взял неверное направление, свалился со скалы и утонул, — предположил Штирер и торопливо глотнул из бокала, маскируя готовый вырваться зевок.

— Командир торпедного катера перепутал север с югом, а запад с востоком? И среди бела дня упал с почти стометровой высоты так, что никто этого не заметил?

— Тогда он улетел на крыльях, — сказал инженер. — Не пойму, к чему ты клонишь. Спуститься оттуда без альпинистского снаряжения невозможно, даже имея соответствующие навыки. Я бы, например, не рискнул, хотя, как ты знаешь, в Альпах я не новичок. Поэтому мне проще поверить, что тело, никем не замеченное, застряло в скалах и лежит где-нибудь на середине обрыва… или в то, что часовые проморгали падение, — словом, во что угодно, чем в то, что ему удалось спуститься с этой кручи. На твоем месте я бы приказал аквалангистам обследовать дно протоки. Все равно они сидят без дела, так пусть займутся хотя бы видимостью работы!

Незаметно для себя он распалился, в голосе зазвучало готовое прорваться раздражение человека, которому испортили приятный вечерок, затронув тему, столь же неуместную за столом, как разговор о симптомах дизентерии и прочих кишечных расстройств.

Шлоссенберг слушал его, кивая головой, на губах играла задумчивая улыбка.

— Странный вы народ — специалисты, — сказал он, когда инженер умолк, жадно припав к бокалу. — В своем деле каждый из вас замечательный эксперт, но для того, чтобы вы начали всерьез и здраво рассуждать о простых житейских вещах, вас обязательно нужно или напугать, или разозлить. В противном случае вы не способны отличить черное от белого, оправдывая свою умственную лень тем, что это, видите ли, не входит в круг ваших профессиональных обязанностей и интересов. Твой разум восстал против предположения, кажущегося тебе возмутительно глупым, и, едва включившись в работу, моментально выдал разумное практическое предложение: обследовать протоку.

— И?.. — спросил Штирер, слегка уязвленный не столько словами приятеля, сколько осознанием содержавшейся в них изрядной доли истины.

— В отличие от тебя, я не отбрыкиваюсь от очевидных фактов только потому, что они мне не нравятся, — сказал бригаденфюрер.

— Тем более что они как раз таки лежат в сфере твоих профессиональных обязанностей и интересов, — не упустил случая сократить разрыв в счете задетый за живое инженер.

— Верно. Поэтому, дружище, аквалангисты приступили к обследованию дна протоки уже через полчаса после того, как собаки вывели нас к обрыву. И, представь себе, им удалось-таки обнаружить свежий труп!

— Ну вот видишь, — благодушно попенял ему Штирер.

Он тут же пожалел о сказанном: если бы дело обстояло так просто, этого разговора, конечно, не было бы.

— Беда в том, — подтверждая его опасения, сказал комендант, — что труп оказался не тот. Абсолютно голый, со сломанной гортанью и привязанным к лодыжкам цинковым ящиком с патронами… В нем опознали рядового роты береговой охраны Фогеля, который заступил на пост примерно за полтора часа до того, как был обнаружен побег заключенного. Поскольку твой ученый мозг уже пробудился от спячки, может быть, ты осчастливишь меня еще одним предположением? Не догадываешься, на какой именно пост заступил солдат Фогель незадолго до своей печальной кончины?

Штирер застыл, не донеся до рта бокал.

— Бог мой! — воскликнул он с огромным изумлением. — Ты хочешь сказать, что… пехотинец на корме сторожевого катера, да? Так вот почему тебе вдруг срочно понадобилось связаться с капитаном, ты уже тогда заподозрил, что дело нечисто… Но это все равно невозможно! Ну, хорошо, предположим, что ему удалось спуститься с обрыва, проплыть сколько-то метров в ледяной воде, незамеченным взобраться на борт и голыми руками придушить часового… Это немыслимо, это напоминает какую-то фантастическую сагу из жизни непобедимого героя, но предположим, что именно так все и было. Он прямо у нас на глазах отплыл от причала на сторожевом катере, и… И что, собственно? Что дальше, Хайнрих? Что он предпринял, этот ловкач, — прыгнул за борт и ушел вплавь? Это верная смерть, и ему, военному моряку, это известно куда лучше, чем мне или даже тебе. А что говорит экипаж катера?

Шлоссенберг несколько раз удивленно моргнул.

— Позволь, — сказал он осторожно, — а что, по-твоему, могут говорить люди, которых никто не видел с того самого момента, как катер миновал береговые батареи? Судно не ответило на мой вызов по радио, и с тех пор о его судьбе ничего неизвестно…

— То есть как «неизвестно»? — возмутился инженер. — Вон же он, катер, как ни в чем не бывало стоит у пирса! Я видел его буквально час назад так же отчетливо, как вижу сейчас тебя. Или у меня начались видения?

Теперь настала очередь Хайнриха фон Шлоссенберга сидеть с открытым от изумления ртом.

— Как ты сказал? Стоит у пирса? — переспросил он перехваченным голосом и медленно поднялся из кресла. — Позволь-позволь, как же так?.. А! — неожиданно он рассмеялся и, хлопнув себя по лбу ладонью, упал обратно на сиденье. — Ну, Курт, дружище, спасибо тебе! Меня давно уже никто так не веселил! Стоит у пирса! Ха-ха-ха!!!

— Может быть, ты объяснишь, что в моих словах тебя так насмешило? — прервал это веселье заданный ледяным тоном вопрос Штирера. — Я действительно