Камни падают в море - Александр Николаевич Туницкий

так же машинально, неотчетливо решил, что, наверное, какой-нибудь тракторист в час отдыха вырезал это заветное для него имя.

Уваров пролежал около межевого столбика три или четыре минуты, а когда поднялся на ноги, вблизи с гулом и воем взорвалась мина. Его обдало землей, дымом, теплом, и воздушная волна отбросила на прежнее место. Из дыма вынырнул солдат в выгоревшей и нахлобученной, чтоб не сорвалась при быстром беге, пилотке. Как только мина не задела его? Уварову показалось, что солдат появился в том самом месте, где разорвалась мина. Солдат что-то крикнул и предостерегающе указал рукой в том направлении, куда собирался бежать Уваров. Старший лейтенант проводил глазами юркую и складную фигуру солдата и, напружинив все тело, поднялся на ноги. Он, не выбирая дороги и не отводя хлещущие по лицу ветки, пробежал через рощу, опустился по склону балки и начал перебираться через болото. Стрельбы в балке не было, и это насторожило Уварова. Сквозь заросли камыша он рассмотрел какое-то движение и, низко наклонившись, стал подбираться к лужайке, где должны были стоять кухни. Кухни действительно были на месте, но… около них суетились фашисты. В отдалении, у зарослей низкорослого ольшаника, лежали Шурыгин, Иванников и Коротков. Они лежали в ряд, касаясь друг друга плечами, — так застигла их смерть.

На возвышенность, совсем близко от того места, где притаился Уваров, вышло несколько гитлеровцев со станковым пулеметом. Обратный путь, по крайней мере в дневное время, был отрезан. Надо было ждать темноты. В болото гитлеровцы вряд ли сунутся. Когда стемнеет, он по балке спустится к реке и поплывет вниз по течению — это лучший способ попасть к своим.

Ему придется плыть сто пятьдесят или двести метров, не больше. Гитлеровцы не успеют закрепиться, местность он отлично знает и сумеет добраться до реки. На противоположном берегу, наверное, свои. Впрочем, он не будет рисковать, за день многое может перемениться. Он подберется к противоположному берегу и поплывет вдоль него.

Болото густо заросло камышом, стебли упругие, они распрямились и скрыли его след. Здесь он пока в безопасности, хотя гитлеровцы рядом.

Уваров медленно, чтоб не зашумели камыши, перевернулся на бок, вынул из кобуры и осмотрел пистолет. Итак, его вооружение — две нетронутые обоймы и ручная граната.

Низко по небу плыли тяжелые лохматые тучи, солнце подсвечивало их сверху багровым светом. Стрельба отдалилась, лишь изредка на берегу реки рвались мины да прорывались уже ставшие привычными и незаметными, как тикание часов, пулеметные очереди.

Все будет в порядке. С наступлением темноты он доберется к своим, придет в штаб, доложит обо всем командиру, но потом… Что он будет делать потом? Без своих поваров и кухонь он полководец без армии. А людей надо кормить. Три раза в день. Утром, днем и вечером. Горячей пищей. На сухом пайке долго не протянешь. Придется составить акт об утрате кухонь, подать заявку, подыскать новых поваров. Заявка пойдет в штаб бригады, оттуда в штаб армии, в штаб фронта. А все эти дни у него будут требовать, чтобы он кормил людей. Людям, солдатам и офицерам, до всех этих бумаг очень мало дела. Они воюют, и их надо хорошо кормить. Если несколько дней держать батальон на сухом пайке — люди начнут мрачнеть, в блиндажах и окопах не услышишь шуток, начнутся мелочные ссоры, и, выражаясь военным языком, моральный дух личного состава упадет.

У него и без этого нового горя не все ладилось. То опаздывал обед, то пригорала каша, то оказывались неотправленными вовремя в вышестоящий штаб отчетные документы, то застревал в грязи грузовик с продовольствием. И что бы ни случилось, во всем оказывался виноват он, Уваров, начальник интендантской службы отдельного батальона.

Уваров еще раз глянул сквозь камыши. Они слегка колебались от набегавшего ветерка, и старшему лейтенанту сквозь зеленую шелестящую завесу показалось, что колышется поредевшая толпа гитлеровцев около кухни, сидящий у подножья чахлой ивы белобрысый солдат, играющий на губной гармонике. С острым любопытством оглядел его Уваров и почему-то пожалел, решив, что жить белобрысому недолго. Почему он об этом подумал? Наверное, потому, что лицо у солдата было добродушным, приветливым и форма сидела на нем как-то нескладно.

А тучи все плыли и плыли по небу, низкие, лохматые, сверху озаренные солнцем. Часов у Уварова не было. Сколько ему еще лежать в болоте? Часов семь или восемь.

Это время надо чем-то заполнить. Впрочем, последние месяцы он никогда не был наедине со своими мыслями…

* * *

Уваров заканчивал педагогический институт, когда началась война. Его призвали в армию и послали учиться на краткосрочные курсы при Интендантской академии.

Жарким июльским днем он уезжал из родного города. Шура провожала его. Они стояли на перроне около столба, поддерживающего навес, и молча смотрели друг на друга. Шура была в сером шерстяном костюме, ей было жарко. Она смотрела на него удивленно, словно не зная, в самом ли деле больно и трудно расставаться. Паровоз загудел, поезд тронулся. Уваров один раз поцеловал девушку и побежал к вагону. А Шура стояла около столба, маленькая и потерянная.

Потом два с половиной месяца напряженных занятий. За это время он, Уваров, усвоил уставы, научился стрелять из пистолета, пулемета и винтовки, ходить строевым шагом, приветствовать, рапортовать, узнал основы тактики и почерпнул много сведений об интендантском снабжении: как в полевых условиях готовить пищу, следить за котлами, вести учет, как выяснить, какие номера шинелей и сапог нужно выписать со склада, чтобы одеть и обуть солдат, как определить достоинства и недостатки подметок для сапог и как оформлять чековые требования и накладные. И вот он уже в воинской части.

Об интендантах часто говорили снисходительно-насмешливо, а еще чаще — с неприязнью. Так же, наверное, говорили о нем, Уварове. Это было обидно. В конце концов он, Уваров, не выбирал себе должность, ему приказали быть интендантом. Потом ему сделалось почти безразличным, что бы ни думали о его должности и о нем, слишком много забот появилось у него. Надо было заботиться о питании солдат, одевать их, подготавливать вместе со строевыми офицерами бои, доставлять в любую погоду — в осеннюю распутицу и при первых заморозках, при весеннем бездорожье и вьюгах — продовольствие и обозно-вещевое имущество, заготавливать продукты из местных средств. Иногда он думал, что хорошо бы быть строевым офицером, командовать подразделением казалось ему проще и почетнее, чем заниматься снабжением. А опасности? Он редко думал об опасностях. Да и интендант при современной технике так же рискует жизнью, как и другие офицеры и солдаты, как и все живое, что оказалось